Тогда еще можно было пойти в 770 и просто постучать в дверь кабинета Ребе, чтобы увидеться с ним. Каждый раз он отвечал: "Если мой тесть сказал, что у вас будут дети, это значит, что у вас будут дети".
Сам я, несмотря на то, что отец мой был хабадником, никак себя с любавичским хасидизмом не связывал. Представьте же мое удивление, когда мне позвонили из секретариата Ребе и сообщили, что Ребе хочет меня видеть…
Мне пришлось столкнуться с очень проблемной группой учеников. Они не признавали никакой дисциплины, и в руководстве йешивы превалировало мнение, что с ними следует поступить как можно строже. Я же, как всегда, голосовал за мягкий подход. Но я и сам сомневался – может быть, я слишком мягок…
Если Ребе в течение пяти месяцев думал об Анжеле, нееврейской девочке в Бразилии, можно быть совершенно уверенным, что он думал обо всем еврейском народе. Так что не волнуйтесь…
Сейчас в Бразилии этого почти нет, но в те времена как евреи, так и неевреи были очень суеверны, занимались всякого рода мистикой, пытались решать проблемы с помощью черной магии. И у многих богатых еврейских семей были свои семейные ведьмы…
Я пытался выманить у Ребе благословение, благословив его самого, чтобы он отплатил взаимностью, но он на эту уловку не поддался. Он сказал мне, что моя проблема в том, что я не верю в Б-га. Я верю в благословение реббеим, но не в Б-га…
Вскоре еще с одним из моих детей произошел инцидент... В результате я твердо усвоила: если Ребе говорит, что благословение не нужно – оно не нужно, а если оно нужно – Ребе его даст.
Я находился в постоянном напряжении, и неудивительно, что в конце концов я сломался. В течение года я был так болен, что не мог голову поднять. Затем мне удалось повидаться с Ребе, который сказал мне: "Как ты можешь позволить себе болеть, когда столько русских евреев приезжают?!"
После моей первой аудиенции у Ребе рав Духман, организовавший ее, сказал, что он просто потрясен. Никогда еще на его памяти не случалось ничего подобного…
Я никак не мог решить, по мне ли это – стать совсем уж религиозным. Кроме того, я колебался, какой путь в жизни выбрать: науку или коммерцию – получить ли степень в психологии или же реализовать мои другие таланты и интересы…
Я видел, как испарилось благополучие нашей семьи: до основания Израиля мы были одной из богатейших семей Иерусалима, но во время Войны за независимость потеряли почти все и стали беженцами. Так что проблемы экономики я принимал очень близко к сердцу…
ЛицоРебе сияло чистой радостью, но, закончив читать, он спросил меня: "В чем же я провинился, что ты меня до сих пор не поставил в известность обо всем этом?.."
Спустя долгое время я понял: еврей, соблюдающий заповеди, служит примером для тех, с кем он работает, и его влияние гораздо сильнее, чем если бы он покинул светский мир и заперся в йешиве.
Двое ребят получили необычное указание от зятя Любавичского Ребе. Он попросил этих молодых хабадников просто прогуливаться по улицам Парижа. Чтобы таким образом местные евреи видели настоящих хасидов, выглядевших по-хасидски – с бородой, с пейсами, в черных шляпах и в длинных черных сюртуках. Они так и сделали…
Ребе сказал, что евреи – единственный народ в мире, существующий с древности и до наших дней. Я слышал такое объяснение и раньше, и, слушая Ребе, подумал: "А как насчет китайцев?" Я хотел задать этот вопрос, но подумал, что это будет наглостью. Но это и не понадобилось…
Ребе предложил нам попросить все общественные библиотеки открыть отдел еврейской религиозной литературы. Таким образом нерелигиозные евреи смогут увидеть святые книги и ознакомиться с их содержанием.
Во время семидневного периода траура мой младший брат Симха неожиданно обратился ко мне и другим братьям с такими словами: "Все. Не могу больше держать это в себе. Вы должны знать, что случилось, когда папа лежал в больнице. Я не мог об этом говорить раньше, потому что тот, кто мне это рассказал, попросил держать все в тайне..."
Ребе предложил мне записать все, что я рассказал ему, потому что на примерах из жизни праведников можно многому научиться. Такие истории проникают в сердце и в душу и иногда оказывают на читателей даже большее влияние, чем слова Торы.
Медики из скорой помощи, прибыв на место аварии, осмотрели отца и увидели, что он не дышит и не подает никаких признаков жизни. Они накрыли его простыней и занялись другими пострадавшими. Затем они вернулись к мертвому телу, но оно исчезло…
Когда я в следующий раз получил аудиенцию у Ребе, я рассказал ему о своих трудностях. Никогда не забуду его ответ: "Волки воют в полнолуние, но луна от этого светить не перестает".
Ребе получил всю информацию, которую хотел, но посторонний человек не смог бы выудить из нашего разговора ничего определенного. Не то чтобы он мне не доверял. Я думаю, он был просто осторожен, как и подобает главе подпольной организации…
Мы боялись, что, если иорданцы захватят этот район, ООН признает их право владения землей, поэтому мы также пахали в долине. Но иорданцы хорошо знали, что мы не будем пахать в субботу…
Никто не платил мне за мою работу. Более того, Давид Бен-Гурион хотел, чтобы я вообще прекратил преследование нацистов... Но я возражал: наша работа не закончена, и мы должны продолжать охоту. И я продолжал.
Мой талант к рисованию проявился с юных лет, но, будучи учеником йешивы, я не имел возможности познакомиться с миром искусства. Собственно, искусство в моих глазах было воплощением зла – такое мнение превалировало в йешивах, где я учился…
В то время я уже занимался просветительской деятельностью, выступал перед небольшими группами, но сомневался, продолжать ли. Я сказал Ребе: "Я не знаю, обладаю ли в достаточной степени любовью к ближнему, чтобы выполнять эту работу…"
Эти четыре слова изменили мою жизнь. Я вышла из кабинета Ребе, словно сбросив со своих плеч сто килограммов. Гора ненависти, которую я до сих пор носила в себе, исчезла…
Рассказывая о том, что произошло у Ребе на исходе Йом-Кипура, я заметил, что Гурский ребе, слушавший меня с величайшим вниманием, не пропуская ни слова, сильно разволновался. Я увидел, что глаза его покраснели и наполнились слезами…
Вскоре я решил перестать работать по субботам. Это означало, что мне надо закрывать магазин. Такое решение далось мне нелегко. По субботам я гарантированно зарабатывал от пяти до пятнадцати тысяч долларов, а в остальные дни продавал товаров на несколько сот. Другими словами, девяносто процентов прибыли давала суббота…
Я хочу рассказать о том, как Ребе помог мне справиться с психическим расстройством. Мне кажется, по этой истории можно будет представить себе, в чем заключался его подход к психологическим проблемам и насколько безошибочен был его совет.
В 1955-м году отца выпустили из лагеря, и он вернулся в Черновцы, где снова начал свою подпольную деятельность. К тому времени Предыдущий Ребе вернул свою святую душу Создателю. Отец стал переписываться с новым Ребе…
Письмо от брата я получил в четверг, а отправил он его, скорей всего, в воскресенье, то есть после первого сердечного приступа прошла почти неделя. Я боялся подумать, что могло произойти с тех пор, и тут же отправил Ребе записку, в которой передал слова брата о том, что отец находится в ужасном состоянии, добавив: "Не знаю, что и думать теперь..."
Поначалу мне писать не хотелось. Во-первых, я не хабадник, а кроме того, Ребе, как я полагал, получал письма со всего мира, так что времени отвечать мне у него не было…
Дошло до того, что каждое утро я получал около двухсот посланий людям по всему Израилю. Я начинал их обзванивать с раннего утра, а заканчивал в два часа пополудни…
"Я хочу попросить вас об услуге. Я хочу, чтобы вы всегда помнили, что в течение вашей карьеры вам неоднократно представятся возможности помочь евреям. Вы никогда не должны упускать эти возможности".
Прежде, чем мы отправились в Израиль весной 1976-го года, Ребе несколько раз говорил о нашей миссии и даже заявил, что берет на себя личную ответственность за наше благополучие…
Мне было четырнадцать лет, когда, выпивая в праздник Пурим, я немного переборщил и в таком состоянии решил написать Ребе письмо. В приступе откровенности я рассказал обо всем, что происходило в моей жизни, что было нехорошего…
Это был последний раз, когда наша семья собралась вместе. Сразу же после обрезания нашего сына пришли известия о тяжелых боях, и мой муж, не желая оставаться дома, пока его товарищи воюют, решил вернуться на передовую. Он ушел и не вернулся…
Я подумывал о том, чтобы стать переписчиком святых свитков. Мне казалось, что для религиозного человека профессия художника не подходит. Однако у Ребе были для меня другие планы…
"Три раза в нашем поколении Всевышний давал нам возможность начать Освобождение, но эти возможности были упущены, и в этом вина еврейского руководства…"
С тех пор направление, за которое он тогда выступал, стало животрепещущей темой в науке. Сорок лет назад Ребе знал это! Он сказал мне: "Велвл, если ты спрашиваешь меня, эта область мне кажется более плодотворной".
Мало того, что эта работа отнимала все мои силы, она еще отрывала меня от семьи, ведь воскресенье был единственным днем, когда дети были дома. И я решила остановиться. "Я больше не могу", – сказала я себе…
Ребе встретил меня широкой улыбкой и сказал: "Г-жа Гринберг пришла, чтобы попросить благословение для своей дочери найти мужа. Я дал ей благословение, но она не поверила..."