Мой отец по прямой линии происходил от Гурского ребе, рабби Исроэля Ротенберга. Когда отца призвали в польскую армию, он сбежал в Германию, где женился на моей матери. Я родился в Германии в 1930-м году, но после прихода к власти нацистов, еще до начала войны и Катастрофы, мои родители сумели эмигрировать в Страну Израиля, где и прошло мое детство и юношество.

После того, как я женился, мне предложили место учителя в Бразилии. В 1956-м году мы переехали в Сан-Пауло. Однако, все получилось далеко не так, как мы ожидали. Столкнувшись с различными трудностями, я обратился за советом к Любавичскому Ребе, и между нами завязалась переписка, темой которой, в основном, были вопросы образования.

Через год мы решили вернуться в Израиль, но по дороге завернули в Нью-Йорк, чтобы встретиться с моей бабушкой, и я воспользовался этим поводом для встречи с Ребе. Во время аудиенции мы говорили о Бразилии и моей работе в Сан-Пауло. Я поделился с Ребе своими сомнениями: не остаться ли мне на некоторое время в Нью-Йорке? Я бы хотел заниматься тут преподавательской деятельностью. Поначалу Ребе возразил: "Разве в Нью-Йорке не хватает учителей? В Бразилии они нужны больше, чем здесь". Однако, когда я объяснил, что нашел себе замену в Бразилии, Ребе не стал настаивать.

И так получилось, что на два года мы остались в Нью-Йорке, пока я преподавал в йешиве "Оэль Моше" в Бруклине. В конце каждого школьного года я привозил учеников на встречу с Ребе, и он проводил с ними краткую беседу. Вообще в течение этих двух лет я удостоился частого общения с Ребе, и один случай запомнился мне особенно хорошо.

Однажды я получил письмо из Израиля, в котором мой брат извещал меня, что у нашего отца инфаркт, и состояние его критическое. Сейчас это трудно себе представить, но тогда межконтинентальные телефонные звонки были редкостью из-за высоких цен, так что общепринятым способом связи оставалась переписка. Письмо из Израиля до США доходило примерно за неделю. Письмо от брата я получил в четверг, а отправил он его, скорей всего, в воскресенье, то есть после первого сердечного приступа прошла почти неделя. Я боялся подумать, что могло произойти с тех пор, и тут же отправил Ребе записку, в которой передал слова брата о том, что отец находится в ужасном состоянии, добавив: "Не знаю, что и думать теперь..."

Ответ пришел очень быстро. Ребе подчеркнул мои слова "Не знаю, что и думать" и написал на полях: "Возмутительно!!!" – с тремя восклицательными знаками.

Ниже он добавил на идиш: "Указание наших Реббеим хорошо известно: "Трахт гут, вет зайн гут" – "Думай хорошо, и будет хорошо". Жду хороших новостей".

Получив ответ Ребе, я тут же успокоился. Теперь я знал, что отец жив. Я продолжал молиться и читать псалмы, а через два дня отважился, наконец, позвонить родителям.

– Как отец? – спросил я, когда мать подняла трубку.

– Вне опасности, – ответила она. – В четверг его состояние стабилизировалось.

Я почувствовал невероятное облегчение и, решив сообщить Ребе хорошие новости, отправился в штаб-квартиру Хабада на послеполуденную молитву. Там я встал у входа, чтобы Ребе меня обязательно заметил.

– Ну что, есть для меня хорошие вести? – спросил он.

– Да, – ответил я. – Отец вне опасности. Я только что звонил в Израиль и говорил с матерью.

– А когда его состояние улучшилось?

– В четверг вечером.

– А когда ты стал думать позитивно?

– Когда Ребе сказал мне.

– И когда это было?

– В четверг вечером.

Вы понимаете, что Ребе мне втолковывал? Что это я сам спас отца! Что на его выздоровление повлияли мои мысли! И в то же время, я думаю, Ребе по скромности отвлекал внимание от того факта, что в тот же самый вечер, когда он сказал мне "думать хоршо", он же дал благословение моему отцу.

– Да не случится больше ничего подобного, – объявил Ребе и добавил: – Но ты должен помнить, что думать надо всегда позитивно.

Перевод Якова Ханина