Мой талант к рисованию проявился с юных лет, но, будучи учеником йешивы, я не имел возможности познакомиться с миром искусства. Собственно, искусство в моих глазах было воплощением зла. Такое мнение превалировало в йешивах, где я учился – в "Поневеже" в Бней-Браке и в йешиве "Хеврон" в Иерусалиме, где я и получил звание раввина.

Однажды, будучи в Канаде, я пришел на большую выставку и увидел замечательные произведения искусства, которые привели меня в восхищение. И я спросил себя: "Почему мы не используем невероятную силу искусства для добра? Почему те, кого Всевышний благословил талантом, не могут использовать его для святых целей?"

Я побеседовал с несколькими раввинами и выяснил, что, согласно ведущим мудрецам нашего поколения, ничего плохого в искусстве нет, пока оно остается в рамках еврейского закона – алахи. Другими словами, пока в нем нет ничего непристойного, грязного, и оно не пытается представить Б-га в физической форме и не нарушает запрет создавать высеченные изображения.

В результате я решил попытаться объяснить символическим языком изображения то, что изучил в Торе, следя за тем, чтобы мои работы соответствовали требованиям еврейского закона.

Главная проблема изображения идей из Торы состоит в том, что Тора по сути своей духовна, и каждое слово в ней содержит бесконечные глубины Б-жественной мудрости. Соответственно, следует опасаться, что попытка передать это в картине может закончиться сведением глубокой духовности к чему-то поверхностному и банальному. Поэтому в своих работах я старался выразить концепции Торы, заключенные в ее словах и образах, не превращая их в чисто исторические сцены.

Отзывы на мои работы были положительные, и после двух весьма успешных выставок в Израиле меня пригласили в 1979-м году показать мои картины в месте, которое я считал одним из самых важных в США, – в галерее Изящных Искусств Абербаха на Мэдисон авеню в Нью-Йорке.

Во время подготовки к выставке ортодоксальный еврей, коллекционировавший предметы искусства, посетил галерею, и владелец попытался продать ему две мои работы. Еврей ответил, что картины ему понравились, но он готов их приобрести только при условии, что авторитетный раввин оценит их соответствие стандартам еврейского закона. По счастливой случайности там же присутствовал один хабадник, приятель владельца галереи. Он услышал наш разговор и предложил обратиться к Любавичскому Ребе и спросить его мнение. Я вручил ему каталог моих работ, и через некоторое время он передал мне, что Ребе получил большое удовольствие от моих картин и сказал: "Спасибо, спасибо за хорошие новости. Я упомяну об этом на месте упокоения моего тестя". Он имел в виду могилу Предыдущего Ребе. Хабадник добавил, что Ребе также заметил: "Настало время исправить ремесло художника".

Услышав такое, я очень захотел обсудить это с Ребе. Затратив некоторые усилия, я сумел получить у него частную аудиенцию. Во время аудиенции все время, что Ребе говорил со мной, я не мог смотреть ему в глаза. У него был такой пронзительный взгляд! Он смотрел на меня, слегка наклонив голову вперед, как будто читал меня, как книгу. В то же время у меня создалось ощущение, что он принимает меня с любовью. Я могу засвидетельствовать, что встречал множество видных людей, но ни с кем не испытывал ничего подобного, и это впечатление остается со мной до сих пор.

Ребе сказал мне, что талант к рисованию или писанию картин – это подарок от Б-га, и каждый, у кого такой талант есть, обязан развивать его и использовать, чтобы привлекать людей к Всевышнему. Ребе добавил, что я не имею права удовлетвориться тем, что делаю это сам. "Этот талант есть у многих, и ваш долг – помочь им развить этот талант в правильном направлении", – сказал он, дав мне указание открыть художественную школу и преподавать искусство живописи в еврейском духе. Под конец аудиенции он благословил меня на успех и пожелал, чтобы я сообщал хорошие новости.

Я никогда не учился в школе живописи и не имел представления, как создать такую школу. Мне эта идея показалась совершенно несбыточной, и я выбросил ее из головы. Но когда я вернулся в Израиль, в тот же самый день меня пригласили на концерт клезмерской музыки, где присутствовал министр культуры Зевулун Хаммер. Он подошел ко мне и сказал: "Йоси! Я слышал, что ты – художник. Почему бы тебе не открыть школу?"

Указание Ребе сверкнуло у меня в мозгу, как молния, и я ответил, что готов открыть такую школу. Хаммер обещал обеспечить финансирование.

Начал я с обучения учителей своему методу, а затем начал принимать учеников – молодых религиозных женщин – с целью помочь им достойно зарабатывать своим искусством. На нашу первую выставку пришел со всей своей семьей знаменитый раввин Шмуэль Вознер, пользующийся большим авторитетом как знаток еврейского закона. Его визит можно было расценивать как одобрение моей деятельности.

Начали мы скромно, но школа разрослась очень быстро. В течение года мы открыли ее отделения по всему Израилю. Количество учеников достигло семисот. И тут я припомнил, что мне сказал Ребе во время встречи: "Не будь как муравей, будь как паук. Муравей работает целенаправленно и не отклоняется от своего пути, а паук раскидывает свою паутину во всех направлениях." Он хотел, чтобы я мыслил масштабно, и я пытался это делать.

Со временем я осознал, что открытие этих школ играло свою роль в миссии евреев нести свет народам. Только тогда я понял, что имел в виду Ребе, когда он сказал, что пришло время исправить ремесло художника. Для того, чтобы искусство стало проводником света, оно должно отражать святость еврейского духа, ибо только так оно может затронуть евреев, далеких от своих корней, и пробудить их души. В этом состоит истинная миссия еврейского искусства.

Через четырнадцать лет я передал руководство школами учителям, продолжая преподавать избранной группе талантливых мужчин и женщин. Этим я занимаюсь до сих пор в соответствии с указанием, которое дал мне Ребе. Я продолжаю выражать идеи Торы через живопись и ощущаю благословение Ребе со мной в каждой картине, которую я создаю.

Перевод Якова Ханина