Я родился в Мельбурне. Мои родители, уроженцы Польши, пережили Холокост и в 1949-м году иммигрировали в Австралию. Мой отец вырос в семье последователей Радомского ребе. Во время войны практически все радомские хасиды погибли, а из выживших никто, кроме него, в Австралию не приехал. Ему же хотелось быть поближе к хасидам, и он подружился с мельбурнскими хабадниками, особенно с Залманом Серебрянским, основателем таких учебных заведений как "Йешива Гдола" и раввинский институт Австралии и Новой Зеландии, и Ицхаком Гронером, главой хабадских организаций Австралии. В 1970-м году рав Гронер, чей брат Лейбл был одним из секретарей Ребе, договорился для моих родителей о частной аудиенции у Ребе.

Моя мать происходила из нехасидской семьи, поэтому перед аудиенцией мой отец объяснил ей, как следует вести себя в присутствии Ребе: не присаживаться и не обращаться к Ребе, пока он сам с тобой не заговорит. Но во время аудиенции Ребе сразу же пригласил мою мать сесть на один из стульев, стоявших перед столом. Помня наставление моего отца, она осталась стоять. Ребе попросил второй раз, и она не знала, что делать. Наконец, Ребе сказал: "Или вы присядете, или мне придется стоять". Тут, конечно, моя мать послушалась.

В беседе с Ребе, помимо прочего, мой отец упомянул покупку недвижимости в Израиле на окраине Тель-Авива рядом с Радомской йешивой. К удивлению отца, Ребе проявил большой интерес к йешиве и расспрашивал о каждой мелочи: кто там учится, кто там учителя, какова программа занятий и т. д.

Разговор коснулся также моего будущего. Мой старший брат Лейбл поступил в университет и получил там степень на юридическом факультете, но работать стал в организации Гилель на кампусе. Сейчас он, кстати, знаменитый преподаватель каббалы. Мои родители хотели, чтобы я тоже поступил в университет, но Ребе сказал им: "Так же как ваш сын Лейбл занимается сейчас совсем не тем, что он изучал в университете, большинство студентов, которые заканчивают высшие учебные заведения, занимаются после этого совсем не тем, что они планировали изначально".

Ребе не отвергал саму идею учебы в университете, он выражал сомнение, правильный ли это путь лично для меня. А сам я надеялся продолжать раввинское образование в США. Отучившись в йешиве в течение почти трех лет, я полагал, что готов к более продвинутым занятиям в штаб-квартире Хабада в Нью-Йорке. Мои учителя дали мне свидетельство, в котором они подтверждали мою подготовленность к учебе в Нью-Йорке, и с этим свидетельством я прибыл в Краун-Хайтс перед Рош-Ашана в 1972-м году, рассчитывая остаться там и после осенних праздников. Это был первый раз, что я увидел Ребе и удостоился попасть к нему на частную аудиенцию.

Я отдал Ребе письмо, в котором перечислил свои вопросы и просьбы, упомянув, в частности, разрешение от моих мельбурнских наставников перевестись в хабадскую йешиву в Нью-Йорке и попросив Ребе о благословении. И тут Ребе меня огорошил: "Ты должен вернуться в мельбурнскую йешиву, а незадолго до наступления следующего лета обсудить с твоими учителями и твоим отцом, когда тебе будет удобно начать помогать отцу в его деловых операциях".

Я был совершенно ошарашен. Слова Ребе настолько потрясли меня, что, выйдя из его кабинета, я чувствовал себя оглушенным. В приемной я столкнулся с Ареле Серебрянским, который тоже приехал на праздники в Нью-Йорк из Австралии. Выслушав меня, он, чтобы привести меня в чувство, шутливо заметил: "Ты решил уже, что все рассчитал, а посмотри, что Ребе для тебя сварганил".

Конечно же, я последовал совету Ребе.

Спустя два года, перед моей свадьбой, я снова пришел на аудиенцию к Ребе. В своем письме, не желая задавать Ребе тот же самый вопрос и тщательно выбирая слова, я просто написал, что меня не удовлетворяет то, чем я в настоящее время занимаюсь. Я работал в конторе строительной компании моего отца, и у меня совершенно не было ощущения самореализации. И в то же время рав Ицхак Гронер несколько раз спрашивал меня, не хочу ли я поработать в "Йешива-Центре" – головной организации всех хабадских структур в Австралии. Я упомянул это предложение в своем письме.

Ответ Ребе был очень резким. По сути, он дал мне понять, что работа в "Йешива-Центре" не для меня. Отметив, что я должен каждый день посвящать определенное время изучению Торы, каким бы ни было мое расписание, он подчеркнул, что мне необходимо оставаться в деловом мире. "Главное – чтобы Тора утвердилась у тебя в душе", – сказал Ребе. Как я понял, он имел в виду, что даже если я трачу на изучение Торы меньше времени, чем на деловые операции, необходимо, чтобы самое важное в моем сердце и в моей жизни было – Тора. Затем Ребе объяснил мне, какие уникальные возможности дает мне работа с моим отцом: "По роду деятельности, которой ты сейчас занимаешься, ты за час можешь добиться большего, чем кто-либо другой за двадцать четыре часа. На бизнесмена люди смотрят не так, как на раввина. Реакция евреев совсем другая, когда к нашему наследию их приближает бизнесмен, а не тот, кому по роду деятельности положено заниматься Торой и заповедями".

Слова Ребе на всю жизнь стали для меня путеводными. По мере своих способностей я следовал его совету, занимаясь деловыми операциями и принимая участие в качестве почетного члена в комитете Хабадских организаций в течение тридцати пяти лет. Каждый день я отводил и отвожу время для изучения Торы, помня, что самое главное – как Тора влияет на меня и на мою семью, насколько моя жизнь соответствует тому, что я изучаю, и как я могу повлиять на свое окружение согласно ее предписаниям.

Перевод Якова Ханина