Молодым человеком, учась в Школе дизайна в Род-Айленде, я с головой окунулся в культуру шестидесятых, но настоящие перемены в моей жизни начались, когда я бросил колледж и познакомился с движением Хабад. Это произошло в 1972-м году, когда мне было двадцать лет.

Через некоторое время после того, как я поступил в "Тиферес Бахурим", хабадскую йешиву в Морристауне, штат Нью-Джерси, мне и еще нескольким моим товарищам по учебе представилась возможность получить частную аудиенцию у Ребе. Готовясь к аудиенции, мы все уплотнили свое расписание, посвящая дополнительное время изучению Торы.

К Ребе мы заходили по одному. Я помню, как волновался, не зная, чего ожидать, когда я пересеку порог его кабинета. Трудно описать, что я чувствовал тогда. Мне казалось, что я попал в другую реальность. И я подумал: "Это духовное чувство надо каким-то образом использовать в произведениях искусства".

Я вошел в кабинет и остановился у входа, не зная, что делать дальше, и Ребе сказал: "Подойди сюда". Я подошел к его столу и вручил ему заранее написанное письмо со всеми моими вопросами, а также выложил перед ним три небольших образчика моих работ, потому что хотел услышать его совет: что мне делать с моими художественными способностями. У меня хорошо получалась каллиграфия еврейских букв, и я подумывал о том, чтобы стать переписчиком святых свитков. Мне казалось, что для религиозного человека профессия художника не подходит.

Однако у Ребе были для меня другие планы. Он сказал, что мне стоит подумать о создании художественно оформленных брачных контрактов – ктубот, – которые в течение многих веков являлись объектами еврейского искусства. Я спросил, не заняться ли мне также иллюстрациями для детских книг, и Ребе одобрил мою идею при условии, что такая работа не станет помехой в расписании моих занятий в йешиве. Я пришел в такой восторг от того, что Ребе давал мне зеленый свет на выражение моих способностей, что три раза громко воскликнул: "Барух Ашем!" (Слава Б-гу!)

Когда мое время подошло к концу и я начал отходить к двери, Ребе снова подозвал меня и спросил, показывая на образцы, которые я забыл у него на столе:

– Это мне?

– Если хотите... – ответил я, несколько смущенный.

Он по очереди рассмотрел их и выбрал небольшую акварель с зимней сценкой в России: маленькая синагога со звездой Давида наверху и месяц на заднем плане. Когда он сказал: "Я возьму эту", – я был просто счастлив. Снова я направился к выходу, и снова Ребе позвал меня.

"Это оригинал?" – спросил он. Я ответил утвердительно. "Оригинал я не могу взять, но когда ты сделаешь оттиски, пришли мне, пожалуйста, один из них", – сказал он.

Конечно же, я сделал оттиск и послал его Ребе. И впоследствии, когда бы я ни делал лимитированное издание своих работ, один оттиск я всегда отсылал Ребе.

Для меня стало неожиданностью, что Ребе проявил себя реальным искусствоведом. Я помню, как прислал ему мою первую литографию, которая представляла собой замысловатое произведение, потребовавшее долгой работы. Картина называлась "Деревня Менчников" и изображала множество маленьких человечков – евреев, занимавшихся своими делами. Композиция состояла из огромного количества сценок и пестрела деталями.

Вскоре я получил ответ Ребе. Он писал, что, "если это не очень трудно сделать", следует изменить несколько вещей. Ребе отметил, что различные детали сценок на моей картине относились к трем духовным столпам, на которых, согласно Мишне, стоит мир, и попросил, чтобы я передвинул их на соответствующие места.

В левом нижнем углу находились два домика: один – с вывеской "Фонд беспроцентных займов", а другой – с вывеской "Отель гостеприимства". Ребе предложил переместить их в правую часть картины, поскольку эти заповеди относятся к категории "добрых дел", ассоциирующихся, согласно еврейскому учению, с правой стороной. Синагогу он попросил переместить налево, так как синагога символизирует служение молитвой – второй столп, на котором стоит мир. Служение молитвой ассоциируется с левой стороной. А йешиву и книги Торы надо было изображать в центре. Фабрику по производству волчков на Хануку Ребе предложил превратить в завод изготовления субботних свечей.

К тому времени литографии уже были отпечатаны, и я не мог их изменить, но урок этот хорошо усвоил и впоследствии всегда посылал ему пробные оттиски, чтобы внести затем все изменения, которые он предлагал. И, конечно же, все его замечания я учитывал в своей дальнейшей работе.

Другая моя композиция, по которой Ребе высказал свое мнение, называлась "Великая ярмарка заповедей". На ней изображался еврейский парк развлечений с аттракционами, представлявшими собой заповеди. Ребе заметил, что отсутствует заповедь праздника Суккот – лулав и этрог. Когда впоследствии я издал книжку с таким же названием, я не преминул включить иллюстрацию ярмарочного павильона лулавов и этрогов, а также последовал и другому совету Ребе: изобразил магазин подарков "Аават Исраэль" (Любовь к ближнему). Конечно, ведь подарки являются выражением любви!

Когда мои работы стали приобретать известность, ко мне начали поступать приглашения выставлять свои картины. Один раз я провел выставки в восьми Хабад-хаузах по всей Калифорнии. Для меня все это было внове, и я настолько просчитался с тем, что у меня могут приобрести, что уже к третьей выставке продал почти все, что привез. Что же мне было показывать на четвертой и, тем более, на остальных выставках? В панике я пытался написать еще картины, но дело не заладилось, и я был вынужден одалживать работы, которые уже продал, чтобы выставить хоть что-нибудь. Под конец этого турне я был на грани нервного срыва и вернулся домой, чувствуя себя больным и разбитым от всех этих переживаний.

Когда я написал Ребе письмо, в котором просил дать совет – как избегать подобных треволнений в будущем, – он ответил, что мне следует размышлять на тему Б-жественного Провидения, а во время выставок ставить на всеобщее обозрение копилку для благотворительности, Пятикнижие и молитвенник. Он также добавил, что перед каждой выставкой я должен давать на благотворительность "восемнадцать раз по восемнадцать центов", потому что восемнадцать – числовое значение слова "живой".

Так я и стал поступать, и совет Ребе спасал меня множество раз. Нередко выставки, особенно международные, когда приходится иметь дело с таможней, налогами, законами импорта и продажными чиновниками, могут быть источником чудовищного стресса. Бывают выставки, когда почти никто не приходит, или приходит множество людей, но никто ничего не покупает. Но, вне зависимости от происходящего, размышление о Б-жественном Провидении и выделение денег на благотворительность еще до получения какого-либо дохода помогают укрепить мою веру в то, что Всевышний присматривает за мной и заботится о моем пропитании. И это снимает стресс и наполняет меня спокойствием.

Перевод Якова Ханина