В конце пятидесятых я исполнял обязанности первого секретаря израильского посольства в Москве. Официально я числился дипломатом, но в первую очередь в мои обязанности входило поручение израильского правительства устанавливать связи с советскими евреями, запертыми за железным занавесом, который в те времена был практически непреодолим.

Я и мои коллеги в посольстве пытались наладить контакты с евреями во всех пятнадцати республиках СССР. Встречи проходили в синагоге, если таковая имелась в городе, или же в квартирах людей, рекомендованных хабадским подпольем. Конечно же, мы хорошо понимали, что и сами сильно рискуем, и подвергаем риску тех, с кем встречаемся. В те годы все, связанное с иудаизмом, считалось националистической деятельностью и, соответственно, рассматривалось как мятеж против коммунистического режима. Библия на иврите или еврейский молитвенник считались антисоветчиной. Почему антисоветчиной? Потому что и в Библии, и в молитвеннике говорится о стремлении в Сион, а стремиться к Сиону означает, что коммунистическое государство не такой уж и рай на земле.

Мы, сионисты из израильского посольства, действительно были виновны в этом преступлении. Мы хотели, чтобы советские евреи отождествляли себя с еврейском народом. Мы хотели, чтобы эти угнетенные люди воспряли духом и обрели законное право вернуться на свою древнюю родину. И мы знали, что с точки зрения Советов наша работа была противозаконной. Но, несмотря на опасность, мы упорно продолжали действовать. Мы распространяли тысячи миниатюрных молитвенников и экземпляров еврейской Библии – в таком виде их легче было прятать, – а также и другую религиозную и нерелигиозную литературу, например, еврейские газеты и календари.

Везде, где только можно, мы пытались наладить контакты с местными евреями. Мы плохо представляли себе, где их искать, хотя у нас имелись сведения, что в Советском Союзе их было три или четыре миллиона. В каждом городе мы первым делом пытались найти местную синагогу. К сожалению, большинство из них было закрыто, а те, что оставались, представляли собой не более чем опустевшие туристические достопримечательности, демонстрирующие миру, что в Советском Союзе религия не притесняется и соблюдаются права национальных меньшинств. В этих синагогах всегда присутствовали стукачи КГБ, поэтому большинство евреев боялись там появляться: те, кого видели в синагоге, могли в лучшем случае потерять работу, а в худшем – попасть в тюрьму. В синагоге можно было найти лишь несколько стариков, которым уже нечего было бояться.

Пытаясь найти евреев в СССР, мы постоянно сталкивались с подпольной деятельностью Хабада. Как и мы, хабадники хотели возродить у советских евреев еврейское самосознание, зажечь в них еврейскую искру. Они, правда, в отличие от нас, вкладывали в понятие еврейской искры религиозный смысл, но, тем не менее, мы работали с ними заодно. При этом они подвергались гораздо большему риску, чем мы, потому что, будучи пойманными, мы, по крайней мере, могли прикрываться дипломатической неприкосновенностью. Нас бы выкинули из страны, но, во всяком случае, не отправили бы в тюрьму. А именно этого приходилось ожидать хабадникам, если бы их поймали.

Мы предпринимали крайние меры предосторожности, чтобы не подставлять их. Наши контакты осуществлялись через посредников, и единственное, что мы пытались делать, это помогать им в их работе и обеспечивать их всем необходимым.

Три года я работал в Советском Союзе, а затем вернулся в Израиль, где Шаул Авигур, глава организации Натив – израильской правительственной организации, занимавшейся подпольной деятельностью в СССР, – дал мне указание написать о наших приключениях. В результате получилась книга "Между молотом и серпом". Шаул Авигур также сказал мне, что я должен встретиться с человеком, который возглавлял всю подпольную хабадскую деятельность в Советском Союзе. И тогда я отправился в Нью-Йорк и встретился с Ребе.

Моя аудиенция у Ребе заняла несколько часов. Мы говорили на идиш. И должен сказать, Ребе – очень впечатляющая личность. Радушный и дружелюбный, и в то же время – искушенный руководитель подполья. Первым делом он устроил мне перекрестный допрос, который проходил примерно так:

– Ты был в Ташкенте?

– Да, я был в Ташкенте.

– Это большой город?

– Да.

– Там есть евреи?

– Да, в Ташкенте есть евреи.

– Много?

– Я думаю, тридцать или сорок тысяч.

– У них есть синагога?

– Да, у них есть две.

– Ты посещал синагогальную службу в Ташкенте?

– Да.

– Когда?

– В субботу утром.

– Тебя вызывали к Торе?

– Да.

– Когда тебя вызвали, кантор хорошо ее читал?

– Очень хорошо, – сказал я и добавил. – У него рыжая борода.

Ребе был очень доволен.

– Рыжая борода, и хорошо читал!

Очевидно, Ребе хотел услышать эту деталь. Если я встретил рыжебородого кантора, значит у меня был контакт с хабадником в Ташкенте. И он задавал мне подобные вопросы о множестве городов по всему Советскому Союзу, пока не убедился, что хабдское подполье мне доверяло. Его способ задавать вопросы показался мне весьма необычным и заслуживающим внимания. Он получил всю информацию, которую хотел, но посторонний человек не смог бы выудить из нашего разговора ничего определенного. Не то чтобы он мне не доверял. Я думаю, он был просто осторожен, как и подобает главе подпольной организации.

Закончив подробно расспрашивать меня о состоянии синагог и еврейских общин в различных городах, он начал задавать вопросы об общем положении дел в Советском Союзе. Он был превосходно информирован о всех аспектах жизни в СССР, как экономических, так и социальных, но, тем не менее, хотел услышать мою оценку ситуации. Ему любопытно было знать о двойной экономике: официальной экономике и экономике черного рынка, – и как такая система сказывалась на политике и на повседневной жизни граждан.

Во время нашего разговора у меня создалось ощущение, что я на одной волне с Ребе, а он на одной волне со мной. Нас обоих кровно заботила судьба советских евреев. Мы оба хотели помочь этим трем или четырем миллионам еврейских душ и освободить их от притеснений. В этом наши цели полностью совпадали, хотя Ребе подходил к этому с религиозной точки зрения, а я – с политической.

Когда аудиенция закончилась, он дал мне благословение на успех в моей новой работе – меня назначили руководить строительством города Арада в Израиле. Я уходил с очень теплым чувством. Сейчас я считаю, что удостоился великой чести провести так много времени вместе с ним.

Перевод Якова Ханина