Сразу после того, как мои родители - рабби Моше и Хана Вышедские - поженились, Предыдущий Ребе направил их в город Горький (сейчас Нижний Новгород) поддерживать и развивать еврейскую жизнь. Это было в 1930-х годах, когда советская власть сурово подавляла религиозную свободу и преследовала всех, кто осмеливался ей противостоять.

Предыдущий Ребе отказывался склонить голову. Он был арестован за свою деятельность, а затем изгнан из страны. Ребе поселился в Латвии и оттуда руководил своими посланниками в России. Посланники, в том числе мой отец, работали в ужасных условиях, не сдаваясь. Они давали уроки Торы, создавали еврейские школы, распределяли кошерное мясо, содержали миквы. И вся эта работа должна была проводиться подпольно, под недреманным оком секретных служб, под гнетом постоянной опасности.

После Второй мировой войны мои родители переехали в Черновцы на Украине, где отец продолжал работать вместе с Менделем Футерфасом. Спустя несколько лет их арестовали, когда они пытались помочь очередной группе молодых евреев бежать из России через румынскую границу.

Сотрудники НКВД арестовали отца, когда он направлялся в синагогу. Я хорошо помню, как они привели его назад домой под стражей и начали обыск. Я был еще ребенком и смотрел на все с паническим ужасом. В какой-то момент отец перебросил скатанный клочок бумаги моей старшей сестре, но один из энкаведешников заметил это и попытался вмешаться. Сестра тут же затолкала бумагу в рот и проглотила ее.

Вернувшись из тюрьмы, отец рассказал нам, что это была за бумага. Каждый год в канун Рош-Ашана он, как принято у хабадников, писал Ребе просьбу о благословении. Если бы энкаведешники обнаружили ее, у них бы появилось твердое доказательство связи моего отца с Ребе, и отцу пришлось бы гораздо хуже. Много лет спустя, после распада Советского Союза, мне удалось получить дело отца, где среди его грехов значилась "связь со шнеерсонским движением". Страшно подумать, что означало бы для него обвинение в непосредственной связи с Ребе.

Вначале отца переводили из одной тюрьмы в другую, но каждый раз нам удавалось разузнать о его местонахождении, и моя мать отправляла ему посылки с едой. Она прекрасно знала, что некошерную тюремную еду он в рот не возьмет. Большей частью все, что он себе позволял, был сухой хлеб. В праздник Песах он не мог есть даже это. Наконец его приговорили к пяти годам в трудовом лагере, где он с абсолютным самопожертвованием продолжал соблюдать кашрут. Ему удавалось не работать в субботу, давая надзирателю взятки сигаретами, которые мы ему посылали. Он отказывался сбрить бороду, пока охранники не связали его и не побрили насильно.

В 1955-м году отца выпустили, и он вернулся в Черновцы, где снова начал свою подпольную деятельность. К тому времени Предыдущий Ребе вернул свою святую душу Создателю. Отец стал переписываться с новым Ребе. Он контрабандой переправлял своим знакомым в Израиле зашифрованные сообщения, адресованные "дедушке". Знакомые пересылали их в Нью-Йорк. Спустя несколько лет он задал подобным способом вопрос Ребе, имеет ли ему смысл попытаться уехать из Советского Союза в Израиль с женой и двумя младшими детьми и лишь затем послать вызов остальным детям. Отец полагал, что у этого плана больше шансов на успех, поскольку целым семьям редко разрешалось выехать всем вместе.

Ребе ответил, что подавать на выезд надо всей семье, и закончил письмо словами: "До свиданья. Дедушка". Для нас было очевидно: Ребе говорил нам, что выезд разрешат нам всем, и мы скоро с ним увидимся.

Так и произошло. Всей семье дали разрешение на выезд! Впрочем, после ответа Ребе мы не сильно удивлялись.

3-го декабря 1965-го года мы прибыли в Израиль. Отец немедленно полетел в Нью-Йорк, чтобы увидеться с Ребе. На следующий год мы с братом Михлом были приглашены к Ребе на праздники месяца Тишрей: Рош-Ашана, Йом-Кипур и Суккот. Нам выслали билеты на самолет, для нас были зарезервированы места рядом с Ребе на фарбренгенах и во время молитв, нас даже вызывали к Торе. Вызовы к Торе в праздники обычно служили источником дохода для главной хабадской синагоги в 770 на Истерн парквее. Богатые люди жертвовали большие суммы, чтобы их вызвали к Торе. Староста синагоги рабби Йоханан Гордон спросил Ребе, кто платит за наши вызовы к Торе. "Я", - ответил Ребе. В праздник Симхат-Тора нас пригласили на трапезу к Ребе. Все это показывает, с каким уважением Ребе относился к семьям тех, кто жертвовал собой ради сохранения иудаизма в России.

В качестве иллюстрации я хотел бы рассказать еще одну историю.

Рав Симха Городецкий, который много лет был верным посланником Ребе в Азербайджане и Крыму и выехал в Израиль за год до нас, жил в одиночестве. Его жена умерла, а сын Мотл, женатый на моей сестре Двойре, не мог выехать из Ташкента. Семья оказалась запертой за "железным занавесом". Симха Городецкий так сильно переживал из-за этого, что даже заболел и попал в больницу. Мы дважды в день приносили ему еду и видели, как он разбит и подавлен. Но однажды он встретил нас оживленным и веселым. Глаза его были открыты, он улыбался. Когда мы вошли, он радостно провозгласил: "Ди киндер кумен!" ("Дети приезжают!") Мы спросили, откуда он знает, и он ответил: "Ребе написал мне".

Как выяснилось, он писал Ребе письма из больницы, но ответа не получал. Он не понимал, что это может значить, тревожился и каждый раз спрашивал, достоин ли он ответа. И вот, наконец, ответ пришел. Ребе желал ему быстрого и полного выздоровления. В конце письма была приписка рукой Ребе: "Странно, что вы пишете, что недостойны, особенно учитывая, что вся семья вашего сына уже получила выездные визы. Может ли быть ответ лучше?"

Через два месяца они прибыли в Израиль. Когда рав Симха показал им письмо от Ребе, они были потрясены. Они показали свои разрешения, которые получили через десять дней после того, как Ребе сказал, что у них уже есть визы. В тот момент единственные, кто знал, что им разрешено выехать, были сотрудники советских органов и Ребе!

Перевод Якова Ханина