Я родился и вырос в Иерусалиме, где получил диплом раввина, продолжив таким образом семейную традицию в четвертом поколении. С одобрения моего наставника и учителя, рава Бен-Циона Меира Хай Узиэля, главного раввина Израиля, я отправился помогать еврейской общине в Лиме, столице Перу, а через восемь лет принял приглашение занять раввинскую должность в сефардской общине города Сиэтл в штате Вашингтон. В то же самое время туда прибыл любавичский хасид, рав Шолом Ривкин, возглавивший ашкеназскую общину. Мы подружились и каждый день отводили время для совместного изучения Торы.

С самим Ребе у меня не было никаких контактов до 1961-го года, когда в США началось движение за запрет кошерного забоя скота под предлогом жестокого обращения с животными. Соответствующий законопроект был выдвинут на рассмотрение в штате Вашингтон. Если бы этот закон был принят, еврейскаа община столкнулась бы с серьезными проблемами, поэтому, когда в законодательном собрании штата начались слушания по поводу этого предложения, я в числе других раввинов явился на заседание, чтобы представить нашу позицию перед законодателями. Мои коллеги говорили очень дипломатично, объясняя, что кошерный способ убоя на самом деле более гуманен по отношению к животным, чем другие способы. Когда же дошла очередь до меня, я высказался гораздо более прямо. "Мой родной язык иврит, – сказал я, – однако считаю нужным задать вам вопрос на языке, на котором я еще только учусь говорить. Вы говорите о жестокости по отношению к животным – коровам и овцам. Но где вы все были, когда вырезали шесть миллионов евреев, когда миллион детей были сожжены и вознеслись на Небо в дыме крематориев, словно жертвоприношения? Где вы были тогда? Почему вы не говорили о жестокости тогда?"

Члены законодательного собрания аплодировали мне стоя, а на следующий день мои слова напечатали в газетах. Законопроект провалился, и я получил множество писем с поддержкой от американских раввинов. Среди них было и письмо с благословением от Любавичского Ребе, а затем пришло приглашение посетить его в следующий раз, когда я буду в Нью-Йорке.

Я прибыл в Нью-Йорк незадолго до 10 Швата – годовщины ухода из этого мира Предыдущего Ребе, и получить аудиенцию было нелегко, но мне посоветовали послать Ребе телеграмму с сообщением, что я в городе. Я так и сделал, и вскоре мне позвонили с приглашением приехать к Ребе немедленно.

Наша встреча длилась сорок пять минут. Наш разговор велся, в основном, на иврите. Мы затронули множество вопросов, связанных с еврейским законодательством, но больше всего мы говорили о еврейском образовании в Северной и Южной Америке, где ассимиляция достигла угрожающих темпов.

Во время нашей беседы Ребе спросил меня:

– Вы знаете, что любавичский хасид не путешествует без Пятикнижия, книги Псалмов и книги "Тания"? А вы? Вы привезли с собой Пятикнижие?

– Да, – ответил я. – У себя в голове. Я помню Пятикнижие наизусть.

– А Псалмы?

– Псалмы я тоже помню наизусть.

– А книгу "Тания"?

– Танию я не привез, – сознался я. С этим основополагающим трудом хасидизма Хабад я был не очень-то знаком.

Ребе встал, подошел к шкафу, открыл ящик, вынул книгу "Тания" и вручил ее мне со словами:

– Это за вашу деятельность в Сиэтле.

Этот особый подарок я храню до сих пор.

Вскоре после моей встречи с Ребе меня пригласили занять должность раввина в Мехико. Я был готов принять предложение и подписал контракт с евреями общины Монте Синай с условием, что они обеспечат мне и моей семье визы. В те дни получить визу для обладателя израильского паспорта было нелегко, но они обещали все устроить за два месяца.

Два месяца промчались незаметно, но виз не было. Тем временем мне предложили стать раввином общины Шеэрит Исраэль в Манхэттене. Это очень старая и знаменитая община. Ее синагога называется "Испанско-португальская синагога" и считается объектом культурного наследия. Я приехал в Нью-Йорк, чтобы встретиться с наиболее уважаемыми членами общины, и они заговорили о том, чтобы подписать контракт. Когда евреи Мехико узнали об этом, они позвонили мне и спросили:

– Что вы делаете в Нью-Йорке?! Почему вы не едете к нам?!

– Но как я могу приехать без визы? – удивился я.

– Не беспокойтесь, – сказали они. – Мы пошлем вам визы. Не уходите в другие общины.

Я не знал, что делать: принять нью-йоркское приглашение или ждать Мехико? Я находился в Нью-Йорке и решил обратиться к Ребе. Я был уверен, что он поможет мне сделать наилучший выбор.

Ребе принял меня очень тепло, и я почувствовал, что он искренне заинтересован во мне и мой вопрос важен для него. Я словно говорил с отцом. Когда я объяснил ситуацию, он сказал: "Рав Шалем! Ваше место в Мехико!"

Он объяснил, что есть места, где люди не очень-то заинтересованы в учителе или духовном наставнике. Им нужна марионетка с раввинским титулом. Естественно, на таких людей нелегко повлиять. Но евреи в Мехико жаждут иметь настоящего духовного лидера.

"Вы сможете достичь там очень многого, – сказал он. – Там, куда ни повернись, полно работы. Им нужна помощь с образованием и кошерной едой. У них ужасная ситуация со смешанными браками и ассимиляцией".

И так, с его благословения, я отправился в Мехико и проработал там четырнадцать лет. В течение этих лет я часто советовался с Ребе по всем вопросам, связанным с еврейской общиной.

Как он и предвидел, мне во многом удалось укрепить иудаизм в Мексике. Я основал йешиву, преодолев значительное сопротивление. Мне говорили: "Кому нужна йешива? Зачем катиться назад, в средневековье? Нам нужен прогресс!"

Когда я в следующий раз получил аудиенцию у Ребе, я рассказал ему о своих трудностях. Никогда не забуду его ответ: "Волки воют в полнолуние, но луна от этого светить не перестает". Он, конечно же, имел в виду, что любой раввин неизбежно сталкивается с противодействием, но ради блага общины не должен обращать на него внимание.

Я очень благодарен ему за заботу, поддержку, за все его мудрые советы в течение всех этих лет. После кончины в 1953-м году моего наставника и учителя рава Узиэля, с которым я делился самым сокровенным, я чувствовал себя осиротевшим. Мне не на кого было опереться, пока я не повстречал Ребе. Он принял меня с распростертыми объятиями, и я нашел у него любовь и поощрение, которых мне так не хватало. Я общался со множеством раввинов, но никто из них не мог сравниться с Ребе, в сиянии которого я чувствовал такую теплоту.

Перевод Якова Ханина