Мои предки были гурскими хасидами из Польши, но однажды мой отец помог Предыдущему Любавичскому Ребе, а позже, когда оба они оказались в Америке, между ними завязались более тесные отношения, и в результате и я, и мои братья начали учиться в хабадских йешивах и стали любавичскими хасидами.

Мне было девять лет, когда я впервые увидел Ребе вблизи. Это случилось накануне Йом-Кипура, когда Ребе, согласно обычаю, раздавал леках – медовый пирог. Я стоял в очереди, получил свой кусочек и начал отходить, когда Ребе подозвал меня, дал мне еще один кусок и сказал: "Твои братья тут уже были, но они забыли взять леках для отца". Я остолбенел: откуда Ребе знал, кто я такой, кто мой отец и кто мои братья? Как он вообще заметил, что никто из нас не попросил леках для отца, видимо, понадеявшись, что кто-то из остальных братьев уже получил кусочек, при том, что такое множество людей прошло перед ним?

Вернувшись домой, я попал в эпицентр скандала: братья спорили, кто виноват, что отец не получил от Ребе леках. И то, что Ребе, в отличие от нас, не допустил того, чтобы наш отец остался без лекаха, показывает, как глубоко он был связан со своими хасидами.

Такова была моя первая встреча с Ребе, имевшая место в 1956-м году. Четыре года спустя по случаю моей приближавшейся Бар-Мицвы я получил первую частную аудиенцию у Ребе. Согласно обычаю, к этой дате мальчики выучивают наизусть маамар – хасидский трактат, – начинающийся словами "Иса бемидраш теилим" ("Сказано в мидраше Теиллим"), и у меня это получалось плоховато. Мой отец тогда болел, и помочь мне было некому.

Я вошел в кабинет Ребе вместе с матерью, и он спросил меня:

– Ты уже начал заучивать маамар?

– Начал, – ответил я, – но далеко не продвинулся.

– Прочитай для меня наизусть немного из того, что ты выучил, – предложил Ребе.

На самом деле я хорошо знал только первое предложение и так и начал:

– Сказано в мидраше Теиллим...

И только я произнес слово "Теиллим", Ребе объявил: "Очень хорошо!" Он почувствовал, что дальше я не знаю текст и могу сильно опозориться. Так что он немедленно похвалил меня, чтобы придать мне уверенности. И посоветовал приобрести привычку читать каждый день главу из псалмов, соответствующую моему возрасту.

Позже я учился в йешиве в Монреале, а когда мне исполнилось двадцать два года, женился. Я очень хотел выйти в свет посланником Ребе, и мне повезло, что моя жена Лея-Миндл хотела того же самого.

Нас могли принять в семи различных местах. Когда мы представили список этих мест Ребе, он вычеркнул пять из них, а относительно оставшихся – Бостона и Детройта – сказал, что мы должны выбрать тот город, который предпочтет моя жена. Она выбрала Детройт, и туда мы и направились, поселившись в Энн-Арбор, где находится Мичиганский университет. Из сорока пяти тысяч студентов, учившихся там, около шести тысяч были евреями. С благословения Ребе мы основали там дом Хабада.

Со временем мы перебрались в другое место, а нашу работу в университете продолжили молодые посланники Ребе.

В 1976-м году мы жили в Оук Парке, где я возглавлял центр Хабада, но я также много ездил в Энн-Арбор, чтобы помогать новому посланнику обустроиться и прижиться на новом месте. Моя жена была тогда беременна. Однажды мы ехали с ней в машине, и почти напротив нашего центра Хабада в Оук Парке пьяный водитель проехал на красный свет на скорости семьдесят миль в час и врезался прямо в нас. Машина превратилась в груду обломков, а у жены от перенесенного шока начались родовые схватки. Мы тут же позвонили в приемную Ребе и сразу же получили его благословение. К счастью, схватки утихли и беременность не прервалась. Моя жена отделалась несколькими царапинами и ссадинами.

Спустя месяц мы собрались в Нью-Йорк, чтобы провести праздник Песах с моими родителями. Моя жена очень боялась, что во время аварии ребенок пострадал, и хотела получить еще одно благословение от Ребе перед поездкой. Я не хотел беспокоить его еще раз. Я полагал, что, получив благословение совсем недавно, мы не нуждаемся в еще одном. Но эта логика не могла успокоить мою жену.

Мы уже собирались выезжать в аэропорт, когда зазвонил телефон. Это был р-н Биньомин Кляйн, один из секретарей Ребе. Он звонил, чтобы передать моей жене послание от Ребе: не волноваться, поскольку с ребенком все будет в порядке!

Ребе почувствовал, что ей нужно его заверение. А я повел себя далеко не лучшим образом. Во всяком случае, решив не беспокоить Ребе, я не проявил себя хорошим мужем. Так что Ребе по своей собственной инициативе попросил Биньомина Кляйна позвонить и заверить ее, что все будет хорошо.

И все было хорошо. Наша дочь родилась незадолго до Песаха в Нью-Йорке, выросла счастливой и здоровой, а сейчас она – посланница Ребе в городе Нидхем в штате Массачусетс.

В 1982-м году мы начали работать посланниками Ребе в городе Бирмингем в штате Алабама. В течение семи лет, что мы провели там, нам удалось многого добиться, но первый год был очень трудным. Да и последующие годы оказались не намного легче. Некоторые члены общины невзлюбили нас и постоянно ставили палки в колеса. Я часто писал об этом Ребе, но ответа не получал. Я начал думать, что сделал что-то не так, и Ребе порвал со мной связь. И однажды, подъезжая к дому, я думал об этом с особой горечью. На порог ко мне выбежала моя восьмилетняя дочь – та самая, которая родилась после аварии, – с криком: "Тебе только что звонил раввин Котлярский!"

Р-н Моше Котлярский из "Меркоз Леиньяней Хинух" ("Комитет по вопросам еврейского образования") в Нью-Йорке до сих пор никогда мне не звонил, так что здесь явно было что-то серьезное. Я сразу же ему перезвонил.

– Как дела? – спросил он.

– Слово "ужасно" это еще слабо сказано, – ответил я.

– Что ж. Я передам это в секретариат Ребе, – сказал он, собираясь повесить трубку, но я успел воскликнуть:

– Но почему вы позвонили?

И он объяснил, что все, что ему известно, это что р-н Мордехай Ходаков, секретарь Ребе, попросил его позвонить и сказать: "Передай Липшицу в Алабаме, что мы о нем думаем".

Это было послание от Ребе, что он знает о моих проблемах, и что связь между нами не потеряна, и что мне незачем беспокоиться.

Перевод Якова Ханина