Я родился в Марокко в 1936-м году. Когда мне исполнилось одиннадцать, меня отправили на телеге, запряженной лошадью, в Касабланку, где я в течение двух лет учился в хабадской йешиве. Мне там не нравилось. Учиться было слишком легко. Затем я узнал, что первый посланник Ребе в Морокко, раввин Михоэл Липскер, приехал в Мекнес и открыл там еще одну йешиву. В Мекнесе я нашел то, что искал – интенсивную программу изучения Талмуда и хасидизма. Более того, реб Михоэл научил меня и других учеников йешивы, как своей любовью привлекать евреев к Всевышнему.

Однажды в йешиву пришли представители Сохнута – Еврейского агентства репатриации в Израиль. Реб Михоэл начал с ними беседу, в ходе которой оказались затронуты вопросы веры. Рав Барух Толедано, главный раввин Мекнеса и один из ведущих раввинов Марокко, присутствовал при этом. Услышав, что и как эти евреи говорят об иудаизме, он в ужасе заткнул уши руками и вскричал: "Да это же чистая ересь!" Реб Михоэл возразил: "Рав Барух! Зачем же так возмущаться? Они же как дети, украденные из нашего народа! Они не получили должного образования и ничего другого не знают!"

Реб Михоэл продолжал беседовать с ними еще около часа, и под конец они согласились возложить тфилин, а позднее принять участие в вечерней молитве. Увидев такое, рав Барух начал превозносить Липскера до небес, на что тот ответил: "Сущность каждого еврея чиста. Надо только найти правильный путь к его сердцу".

В 1952-м году, отучившись два года в йешиве Мекнеса, я поступил в йешиву "Томхей Тмимим" в Брюнуа во Франции. Эта йешива была основана после Второй мировой войны по прибытии множества хабадских беженцев из России. Мы корпели над сложнейшими текстами хасидского учения и запутанными спорами мудрецов Талмуда, а по воскресеньям ездили в Париж, чтобы давать там уроки еврейским детям, которые учились в государственных нерелигиозных школах по всему городу. Их собирал рав Гилель Азимов, посланник Ребе в Париже, а ученики йешивы преподавали им начатки знаний об иудаизме.

Однажды, отмечая праздник Лаг-Баомер, мы арендовали автобусы и привезли около двухсот сефардских ребят в йешиву в Брюнуа на целый день. Ребята молились вместе с нами, ели вместе с нами и вообще с головой окунулись в атмосферу йешивы. Директор йешивы, р-н Нисан Неменов, написал Ребе отчет об этом событии, а позднее прочитал мне его ответ. Ребе писал, что получает столько дурных новостей – естественно, ему постоянно пишут о проблемах в семье, со здоровьем, с заработком, – что он жаждет слышать хорошие новости. И Ребе пожурил реб Нисана за то, что тот написал ему только через неделю после праздника: "Какая жалость, что вы так задержались с ответом, имея такие замечательные новости."

Закончив читать письмо, реб Нисан сказал: "Когда-нибудь ты станешь посланником Ребе и будешь сообщать ему о различных событиях. Не повторяй мою ошибку. Обо всем хорошем пиши ему немедленно".

К сожалению, я не принял этот совет близко к сердцу. Со временем, став посланником в Милане, я составил альбом о разных мероприятиях, которые провел в пяти сефардских общинах. Я записал имена всех детей – их было сто девяносто три! – а также имена их матерей, учителей и предметы, которым они обучались. Когда я получил возможность встретиться с Ребе и показать ему этот альбом, он долго разглядывал его, читая каждое имя. Его лицо сияло чистой радостью. Закончив, он спросил меня: "В чем же я провинился, что ты меня до сих пор не поставил в известность обо всем этом?"

Я попытался исправить это упущение и начал посылать Ребе ежемесячный отчет о моей деятельности, но время от времени происходили задержки. И однажды я получил от Ребе письмо, в котором говорилось: "Твое письмо было получено после долгого перерыва,.. а твое оправдание, что ты не пишешь, потому что не о чем писать, должно само по себе напомнить тебе, что тебе следует работать так, чтобы было о чем писать".

Но я забегаю вперед.

Отучившись семь лет в Брюнуа, я поехал учиться в Нью-Йорк. В те годы каждый ученик в свой день рождения получал частную аудиенцию у Ребе. Но в Марокко никто не обращал внимания на дни рождения. Я знал, что родился где-то около Пурима, но когда точно – не знал. Тем не менее, я воспользовался возможностью увидеться с Ребе один на один.

Как только я вошел в его кабинет, Ребе спросил меня, когда я родился. Я не знал, что ответить, и Ребе сказал: "Раз ты не знаешь, а суббота – самый святой день недели, давай примем эту субботу как твой день рожденья. В день рожденья принято изучать Тору более обыкновенного, вот ты так и сделай в эту субботу. А еще в день рожденья принято давать больше денег на благотворительность, так это ты сделай в пятницу перед наступлением субботы". И он благословил меня на успех в изучении Торы.

После аудиенции я написал моим родителям и попросил сказать, когда точно я родился. Как оказалось, эта суббота действительно была моим днем рождения.

После еще нескольких лет занятий в хабадской йешиве я стал посланником Ребе в сефардской общине Милана. Ребе выбрал меня, потому что я не оставил сефардские обычаи моей марокканской семьи, чему в свою очередь был обязан тем, что за много лет до этого Ребе дал указание раввину Липскеру не пытаться изменить обычаи марокканских евреев, а просто учить их Торе.

В Милане я встретил мою будущую жену, и в период подготовки к свадьбе один из спонсоров хабадских программ, Карло Циппель, упомянул это во время своей аудиенции у Ребе, который ответил: "То, что он женится, он мне написал, и это для меня не новость. Но мне надо знать, сможет ли он покрыть расходы на свадьбу".

Вернувшись в Милан, Циппель попросил меня зайти к нему в контору и вручил мне конверт со значительной суммой денег, а затем передал то, что ему сказал Ребе. Я еще раз убедился, что Ребе, как отец, заботился о каждой мелочи, относящейся к его хасидам.

Перевод Якова Ханина