Я хочу рассказать о том, как вместе с моим мужем, светлой памяти доктором Родни Унтерслаком, я начала свой путь к еврейству и какую роль сыграл в этом нашем путешествии Ребе.

В 1975-м году, после шести лет близких отношений, мы с Родни поженились. Никакой связи с иудаизмом тогда у нас не было, хотя оба мы родились в традиционных еврейских семьях Южной Африки и родители – как мои, так и его – старались, чтобы мы знали хоть что-то о наших корнях.

Через три года после свадьбы Родни получил повестку о призыве в армию. Я была беременна нашим первым ребенком, и мы решили избежать призыва, отправившись в Англию, где Родни предложили очень хорошую работу – преподавать в престижной больнице. В январе 1978-го года, незадолго до того, как мы покинули Южную Африку, я родила дочку, и Родни захотел сделать нечто весьма необычное для совершенно нерелигиозного человека. Он отправился в синагогу и дал имя нашей дочери во время чтения Торы.

Через шесть недель мы прибыли в Лондон, где нам представилась возможность жить в одном доме с нашими близкими друзьями – Алоном и Риной Тигер. Они эмигрировали из Южной Африки в Англию за несколько лет до нас и там стали соблюдать еврейские традиции. Чтобы жить с ними, мы должны были дать обещание держать кухню кошерной и не нарушать в их присутствии Субботу. Мы с радостью согласились: нам хотелось быть с ними рядом, и кроме того, нам постоянно нужны были их советы в незнакомой обстановке.

Вообще-то, когда мы прибыли в Лондон, я психовала страшным образом. По правде говоря, Южную Африку, где жили все мои родственники, я покидала с неохотой. Так что предложение жить у Тигеров очень меня обрадовало. Еще больше доволен был Родни. Он начал посещать уроки Торы вместе с Алоном, найдя наконец то, чего ему всегда не хватало.

Однажды утром я вдруг увидела, как он выполняет ритуальное омовение рук и надевает малый талит – одежду с кистями, заповеданную Торой. То, что я была недовольна, это еще мягко сказано. Я была совершенно против такого образа жизни. Мало того, что соблюдение заповедей меня не интересовало, я начала бунтовать. В субботу я писала письма, звонила матери, смотрела телевизор, специально нарушая все запреты, лишь бы самоутвердиться. Дошло до того, что Родни уходил в субботу в синагогу и оставался там весь день, чтобы не иметь дела с моим сопротивлением.

Таким образом наш брак вступил в критическую фазу. В конце концов Родни выдвинул ультиматум: если я не готова попытаться следовать новому образу жизни, он меня бросит. Вот насколько он проникся всем этим.

Затем Родни решил полететь в Нью-Йорк, чтобы встретиться с Ребе. Перед его отъездом я написала письмо и попросила мужа передать его Ребе. В этом письме я рассказала, насколько несчастной я чувствую себя в Лондоне и насколько меня не радует моя жизнь в общем. Я не сильно церемонилась – рассказала Ребе, как меня зло берет, когда я вижу, что человек, которого я знала полжизни, превращается в нечто неузнаваемое.

Родни взял письмо, а через четыре дня вернулся с ответом. Ребе писал мне, что понимает мои чувства, но тем не менее решение, которое мне предстоит принять, должно быть таким, чтобы мы могли жить счастливой семьей. А когда я приму такое решение, все будет хорошо. Ребе закончил письмо множеством чудесных благословений: на мир в доме, на здоровье и успех.

Я поняла, что должна сделать. Это письмо придало мне сил как жене и привело к удивительнейшей метаморфозе нашей семьи. Я сказала Родни, что хочу вернуться в Южную Африку, и хотя это означало, что он должен будет пойти в армию, он согласился при условии, что я честно попытаюсь вести еврейский образ жизни и стану участвовать там в деятельности еврейской общины.

Наступил Песах, и я приложила титанические усилия, чтобы изучить и исполнить все законы праздника. Это был самый невероятный Песах в моей жизни. Я наслаждалась каждой его минутой. А затем мы вернулись в Южную Африку.

Встречу с общиной Йоханнесбурга я ожидала с трепетом. В Лондоне я не получала от иудаизма никакого тепла, хотя, конечно, на самом деле прохладное отношение было обоюдным: я была совершенно невосприимчива к чему-либо еврейскому в тот период.

Но в Йоханнесбурге все было по-другому. Еще до нашего приезда рав Шолом-Бер Гронер откашеровал кухню в доме моей матери, где мы собирались жить первое время. Затем – и это было самое замечательное – когда мы приземлились, в аэропорту нас встречали представители хабадской общины.

Меня приняли в общину с распростертыми объятиями, и с моей стороны чувства были взаимными. Я начала ходить на уроки Торы. Я стала участвовать в делах общины не меньше мужа. И наша жизнь пошла совсем по-другому.

Возможность лично встретиться с Ребе я получила только спустя десять лет. Я проезжала Нью-Йорк, и наши друзья организовали для меня краткую встречу с Ребе в воскресенье, перед тем, как он начинал раздавать доллары на благотворительность. Я хотела попросить благословение для моего мужа, который работал врачом с неослабным напряжением. Он всего себя отдавал пациентам. Я боялась, что такими темпами он подорвет свое здоровье.

Я пришла к Ребе с моей маленькой дочкой Мушкой в сопровождении рава Шимона Гольдмана, который представил меня как жену доктора Родни. Ребе сказал: "Я знаю, кто такой доктор Родни", – и тут же дал мне все благословения, которые я собиралась у него попросить, хотя я еще не успела рта раскрыть. Затем он вложил тридцать долларов в руку Мушке. Почему тридцать, я до сих пор не знаю. А мне он дал семь долларов на всю нашу семью.

Идет время, и я чувствую все большую благодарность Ребе за все, что он для меня сделал. Насколько бы по-другому сложилась моя жизнь, если бы не совет и благословения, которые он мне дал! Я навсегда остаюсь его должницей за ту роль, которую он сыграл в моем жизненном путешствии и в путешествии моей семьи.

Перевод Якова Ханина