Перед своим первым историческим визитом в Вашингтон к только что избранному американскому президенту Джимми Картеру Менахем Бегин попросил меня устроить ему встречу с Любавичским Ребе в Нью-Йорке. К тому времени я уже посещал Ребе от лица премьер-министра Леви Эшколя, а позже – как советник Ицхака Рабина, который был тогда послом Израиля в ООН.

Когда мы прибыли, Ребе вышел и проводил премьер-министра Бегина ко входу. Репортеры забрасывали их обоих вопросами. Я помню, репортер из "Вилледж Войс" спросил Бегина:

– Почему вы встречаетесь с Ребе перед визитом к Картеру?

И Бегин ответил:

– Я впервые встречаюсь с новым американским президентом, и для меня очень важно получить благословение Ребе на успех.

Он добавил, что Ребе обладает огромными знаниями и глубоко понимает суть множества проблем.

– Я многому могу научиться у него, – заявил Бегин, а затем сказал, что считает Ребе своим давним другом.

– Почему Ребе не придет к вам? – спросили его. – Вы же перемьер-министр. Почему вы идете к Ребе?

– Потому что Ребе великий мудрец народа Израиля , – сказал Бегин. – Он великий лидер.

Действительно, Бегин считал Любавичского Ребе величайшим еврейским лидером 20-го века. Я сам это слышал от него. И, как я помню, сам Ребе ответил на вопрос репортера с присущей ему скромностью:

– Я приветствую премьер-министра Бегина как старого друга, но принимаю его визит от лица всего Любавичского движения.

После встречи Бегина с Картером в Белом Доме я вернулся к Ребе с отчетом. Встречу мне назначили на 10 часов вечера. Надо сказать, Ребе всегда принимал меня в "приличное" время, а не глубокой ночью.

Меня сразу же провели к нему в кабинет, и я рассказал Ребе о переговорах. Я не имею права останавливаться на деталях, поскольку многое из того, о чем там говорилось, все еще засекречено. Я рассказывал в течение получаса, а затем Ребе начал комментировать, и опять таки, не думаю, что эти комментарии уже можно обнародовать.

Наша беседа продолжалась за полночь. Я очень устал, а Ребе оставался бодрым и энергичным, как всегда. Однако, заметив, что я чуть ли не засыпаю, он подался в мою сторону – я сидел у края стола – и положил свою руку на мою. Я навсегда запомню его слова:

– Реб Йеуда, вы так хорошо нас знаете, почему вы не хотите стать одним из нас более определенно?

Не знаю, потому ли, что я так устал, я отважился выразить мои истинные чувства, или же я сказал бы это в любом случае, но так или иначе я услышал свой собственный голос:

– Потому что в моей собственной семье есть те, кто видит в Ребе такие силы, которые сам Ребе в себе не признает.

Лицо Ребе стало очень серьезным, и он произнес:

– Видимо, некоторые нуждаются в костылях.

А затем он продолжил:

– Я скажу вам, что я пытаюсь сделать. Реб Йеуда, представьте себе, что вы смотрите на дверь чулана. Я вас прошу открыть эту дверь. Вы открываете ее и видите там свечу, но я говорю вам: это не свеча. Это просто кусок воска с фитилем внутри. Когда воск и фитиль становятся свечой? Когда к фитилю подносят пламя. Вот тогда воск и фитиль выполняют предназначение, ради которого они были созданы. И это то, что я пытаюсь делать – помочь каждому исполнить предназначение, ради которого он был создан.

Я сидел и слушал, и меня потрясли сила и убежденность в его голосе. А он добавил:

– Аэш – за эш атора (этот огонь – это огонь Торы). Когда подносят пламя к фитилю, душа загорается и дает жизнь телу, ибо фитиль – это душа, а тело – воск. И тогда душа и тело исполняют ту роль, для которой они были предназначены. И это происходит благодаря Торе.

Было уже больше двух часов утра, а наша встреча все еще продолжалась. В течение последнего часа время от времени звучал звонок. Уже после встречи я сообразил, что дверь нельзя было открыть, пока Ребе не нажимал особый переключатель у себя в столе. На все звонки он говорил мне: "Ал титъяхес" – "Не обращай внимания".

Наконец я поднялся, и он проводил меня к двери. Он взял обе мои руки в свои, чтобы попрощаться, и я спросил:

– Ребе зажег мою свечу?

– Нет, – ответил он, – но я дал тебе спичку. Зажечь свою свечу можешь только ты сам.

Перевод Якова Ханина