И я, и моя жена выросли в Монреале. Мы поженились в 1965 году и оба очень хотели стать посланниками Ребе. У нас появились предложения отправиться или в Детройт, или в Калифорнию, или во Флориду, но, конечно же, первым делом мы обратились к Ребе.

Когда я написал Ребе, он ответил, что я "должен посоветоваться с друзьями". Я спросил моих друзей, куда мне поехать, но они сказали, что, по их мнению, я должен заняться бизнесом. А я бизнесменом становиться не хотел и еще несколько раз написал Ребе, объясняя, что я все равно хочу отправиться в шлихут – стать его официальным посланником. Ответ каждый раз был тот же самый: последовать совету друзей.

Я вообще обращался к Ребе, как будто он был для меня отцом, я открыто выражал свои чувства, делился всем, что у меня было на уме. И вот я глубоко вздохнул и решил написать последний раз. Я высказал предположение, что Ребе, несмотря на все, что он мне уже сказал, на самом деле хочет, чтобы я стал шалиахом.

Его ответ я никогда не забуду. "Откуда ты это взял? – спрашивал Ребе. – Разве я не написал уже один, два, три раза, – эти слова он подчеркнул, – чтобы ты посоветовался с друзьями? Хватит уже писать сюда. Я больше не буду отвечать. Принимай решение немедленно на основе совета друзей, и Всевышний пошлет тебе успех".

Ну что ж, во всяком случае я попытался. Но это было еще не все. Прошло немного времени. Мы приехали в Краун-Хайтс на осенние праздники. На следующий день после Симхат-Торы у нас с женой была назначена частная аудиенция у Ребе, а в сам праздник, как это было заведено, Ребе проводил фарбренген – хасидское застолье. Во время фарбренгена Ребе говорил об идее шлихута и вдохновлял хасидов посвятить себя просвещению и привлечению евреев к соблюдению заповедей. "Ага! – Подумал я. – Вот он, мой шанс!" И перед встречей с Ребе на следующий день мы подготовили письмо, в котором писали: "В согласии с тем, о чем Ребе говорил на фарбренгене, мы вызываемся на шлихут". И поставили свои подписи. Мы готовы были ехать куда угодно, в Тимбукту, в дикие пустыни Монголии, куда бы Ребе нас ни отправил. Ребе дал нам благословение: "Да будет вам сопутствовать успех в распространении источников Торы в том месте, где вы живете". И мы остались в Монреале.

Хотя я занимался бизнесом, у меня было предостаточно возможностей распространять иудаизм. Например, Ребе хотел, чтобы мы посещали городки вокруг Монреаля, такие как Корнуэлл и Шербрук. Когда-то они могли похвастаться большими еврейскими общинами, и Ребе хотел, чтобы мы поддержали евреев в этих городках и организовывали для них различные мероприятия. Я с энтузиазмом взялся за это дело.

Когда Ребе начал кампанию по привлечению евреев к соблюдению кашрута, я с головой окунулся в это дело. Помочь человеку начать соблюдать кошер – совсем не то, что надеть тфилин или прикрепить мезузу к косяку двери, это гораздо более долгий и трудный процесс. По вечерам, отработав целый день, оставив дома девять детей, я шел по домам и помогал людям кошеровать их кухни.

Однажды, назадолго до Пурима, мне позвонил старший секретарь Ребе, Хаим-Мордехай Ходаков, человек прямой и строгий. "Говорится, что для того, чтобы изучать Тору, следует отправиться в изгнание, – начал он. – Поэтому каждый год сотни учеников йешивы едут учиться в другие города. На Песах они все возвращаются домой, поэтому будет правильным, если во время Песаха ты соберешь их на "Кинус Тора"." "Кинус Тора" означает конференцию на темы Торы. Рав Ходаков хотел, чтобы я организовал эту конференцию, пригласил всех этих вернувшихся в город учеников, а также раввинов, лекторов и ученых ораторов. Я ответил решительным отказом.

"Во-первых, я работаю", – начал я. У меня просто не могло найтись времени, чтобы запустить такой проект. Песах начинался всего через месяц. "Во-вторых, каким образом я должен искать всех этих учеников йешив?" Монреаль – огромный город. Помимо значительной хабадской общины в нем проживают большие общины других хасидов – Сатмар, Белз, а также немаленькие общины литовского направления и сефардов. В каждой из этих общин насчитывалось множество ребят, учившихся в иногородних йешивах, но я не знал ни их имен, ни где они учились, ни к кому обращаться. "Как мне к этому подступиться? Нет, это не для меня", – завершил я свою тираду.

– Что значит, ты не можешь? – воскликнул Ходаков.

– При всем моем уважении, – ответил я, – Вы себе представляете, сколько тут работы? Я всего лишь плоть и кровь, у меня только две руки, и это выше моих сил. У меня нет Хабад-хауза, помощников или дополнительных работников для поддержки.

И я добавил:

– Я бы согласился, если бы точно знал, что за этим стоит сам Ребе. Если Ребе дает указание что-либо сделать, тогда можно сдвинуть горы, и у меня найдутся силы на что угодно. Так скажите мне, Ребе сам выбрал Меера Плоткина на эту работу?

В телефоне стало тихо. А затем я внезапно услышал покашливание, которое узнал бы хоть посреди Сахары, хоть на вершине Гималаев. Ребе слушал наш разговор. Как правило, он не говорил по телефону. Но все знали, что очень важные разговоры он слушал по второй линии в своем кабинете. И на этот раз он дал знать о своем присутствии.

– Так что же мне ответить Ребе? – спросил рав Ходаков.

– Скажите Ребе, что мне нужно его благословение на то, чтобы все это провернуть, и я надеюсь, что он останется доволен.

Сам не знаю, как мне это удалось, но конференция получилась весьма удачной. Председателем был один из учеников йешивы, Авраам Герлицкий. Ныне он сам почтенный глава йешивы. Выступали несколько известных монреальских раввинов и руководителей йешив, лекции по Талмуду провели и ученики различных йешив.

Позже я написал Ребе отчет. В своем ответе Ребе сказал, что очень доволен, но процитировал высказывание мудрецов: "Тот, у кого есть сотня, хочет две, тот у кого есть две, хочет четыре". "С Б-жей помощью, – писал он в заключение, – в следующем году ты будешь еще более успешен".

Перевод Якова Ханина