Впервые после замужества я вернулась в США поздней весной 1979-го года, оставив мужа, Михаэля, дома в Южной Африке и взяв с собой наших сыновей Эйтана и Уриэля. Поводом для поездки была бар-мицва моего племянника, но, конечно же, мы постарались получить аудиенцию у Ребе.

Несколько поколений связывали семью моей матери с Хабадом, и, хотя мы соблюдали не все хабадские обычаи, она никогда ничего не предпринимала, не посоветовавшись с Ребе. Если кто-либо заболевал, или предстояла свадьба, да что угодно, она обязательно договаривалась о встрече с Ребе. Для каждого из нас, ее детей, Ребе был неотъемлемой частью жизни с самого рождения.

Мы прибыли в Краун-Хайтс прямо перед праздником Шавуот и узнали, что накануне поздно вечером Ребе раздавал всем детям замечательные молитвенники в красивой коричневой обложке. Расстроенная, что мы упустили такой шанс, я весь праздник думала, как бы раздобыть такие молитвенники для моих детей.

Наша аудиенция была назначена на 11:00 вечера сразу после Шавуот. Трехлетний Эйтан заснул, и мне пришлось держать его на руках, а шестилетний Уриэль стоял рядом со мной. Ребе тепло нас поприветствовал. Он смотрел на моих детей с такой любовью, как будто это были его собственные внуки. И прежде чем мы успели что-либо сказать, Ребе обратился к Уриэлю:

– У тебя есть молитвенник?

– Нет, – ответил мой сын.

– У тебя нет молитвенника?

– Молитвенник у меня есть, – объяснил Уриэль, – но не такой, как у других детей.

– И что, по-твоему, мы должны сделать, чтобы это исправить? – спросил Ребе с улыбкой, позвал своего секретаря, рава Гронера, и попросил принести два молитвенника. Один он дал мне для Эйтана, а другой вручил Уриэлю. Когда Уриэль протянул левую руку, чтобы взять его, Ребе сказал:

– Заповеди надо всегда делать правой рукой.

У нас было всего пять минут на аудиенцию, поэтому я заранее написала длинное письмо и передала его Ребе через рава Гронера. Теперь, закончив говорить с Уриэлем, Ребе начал давать мне благословения, о которых я просила: на семью, на здоровье, на то, чтобы мальчики выросли знатоками Торы.

Спустя семь лет эти благословения нам ох как понадобились. До четырнадцатого дня рождения Уриэля оставалось несколько недель. Все мои дети были заядлые велосипедисты, и я с ума сходила насчет шлемов. В конце концов они сами стали достаточно ответственно к этому относиться, но однажды Уриэлю понадобилось просто проехать в конец улицы, и он не стал надевать шлем. Улица была узкой, по обеим сторонам ее стояли машины. И на этой улице Уриэля сбил автомобиль. Его подбросило в воздух, он перелетел через капот, разбил головой лобовое стекло, а затем скатился на асфальт, и автомобиль переехал ему руку.

Он потерял сознание. Из носа и уха у него текла кровь. Сидя рядом с ним на улице в ожидании скорой, я четко ощущала, что его судьба в руках Всевышнего. Я задавала вопросы прибывшим санитарам, но не имела никаких сил сосредоточиться на их ответах и ничего не понимала. Все, что я думала, это: "Б-же, пожалуйста, сохрани ему жизнь!"

Когда мы добрались до больницы и там начали попытки привести Уриэля в сознание, мне дали заполнять какие-то документы. Ему было тринадцать лет, но я написала, что ему четырнадцать. Его день рожденья был уже совсем скоро, и мне отчаянно хотелось, чтобы он достиг хотя бы этой черты в жизни. Затем я сидела там и молилась. Я помню, как думала тогда: "Ребе дал ему благословение стать знатоком Торы. Как иначе это произойдет? Он должен выжить!"

Доктора попросили меня говорить с Уриэлем и держать его за руку, чтобы посмотреть, вызовет ли это какую-либо реакцию с его стороны. Никакой реакции не было. Когда пришел мой муж, мы снова попытались заговорить с ним, и опять никакой реакции. Мой муж понял, что дело плохо, и позвонил раввину Менделю Липскару, нашему близкому другу. Мендель позвонил в приемную Ребе с просьбой о благословении.

Компьютерная томография показала, что в мозгу Уриэля появилась большая опухоль. Нам сообщили, что его мозг не функционирует. Сердце еще билось, но опухоль означала, что мозг не получает кислород. Как мы узнали позднее, глава травматологического отделения сообщил дежурному ординатору, молодому врачу-еврею, что ничего сделать нельзя. Перед уходом глава отделения дал ему указание ничего не предпринимать.

Прогноз был настолько пессимистичным, что Уриэлю даже не дали места в реанимационном отделении. Туда переводили тех, для кого оставалась надежда выжить. Уриэля просто хотели оставить в отделении экстренной помощи, не проводя никаких медицинских процедур и выжидая, как будет развиваться ситуация. А я тем временем сидела в одиночестве и читала псалмы. Я не хотела знать, что говорят врачи, не обращала внимания на окружающее, молилась и молилась. В какой-то момент меня охватило полное спокойствие, непоколебимое ощущение, что с Уриэлем будет все в порядке.

А затем мы получили послание от Ребе. Ребе сказал, что будет молиться за Уриэля, и пожелал нам хороших новостей, а также попросил передать доктору особое послание. Смысл его был в следующем. Врач – посланник Всевышнего для лечения. Его задача – обеспечить лечение, а решать, что из этого получится – дело Всевышнего. Врач же должен делать все, что в его силах.

Когда Михаэль передал эти слова врачу, что-то в них сильно задело его. Эти слова полностью противоречили тому, что сказал ему начальник, но он решил нарушить указания, перевел Уриэля в детское отделение, подключил к вентилятору, начал внутривенно вводить дополнительные лекарства в отчаянной попытке спасти жизнь моему сыну.

Рано утром, примерно в 5:30, врач вернулся в палату. Начинался рассвет. Солнечный луч упал на лицо Уриэля, и внезапно он очнулся. Он сел в кровати и знаком показал, что хочет сделать омовение рук. Это было все равно что воочию увидеть его Б-жественную душу в действии.

Вскоре он уже был в полном сознании и через неделю отправился домой. Два года у него заняло прийти в норму, но, когда твой ребенок чудом избегает смерти, можно и подождать.

А той ночью еще одна душа получила встряску. Молодой доктор тогда относился к иудаизму довольно равнодушно. Но тому, что случилось тогда ночью, никакого медицинского объяснения не было. Это было чудо. До благословения это был один пациент, а после благословения – совсем другой.

Вскоре после этого мы пригласили этого доктора на субботу, и это дало ему толчок обратиться к своим корням. Со временем он стал соблюдать заповеди и сейчас является прихожанином синагоги в Кейптауне. Как он говорил позднее, эта история стала поворотным пунктом в его жизни.

Перевод Якова Ханина