В каком-то смысле я впервые встретилась с Ребе у себя дома. Мой отец, доктор Йосеф Славин, всей душой полюбил Ребе. Их знакомство произошло в 40-х годах в Париже, куда Ребе приехал, чтобы встретить свою мать после того, как ей удалось вырваться из Советского Союза. Мой отец видел, как они встретились, и было в этой встрече что-то такое, что глубоко его тронуло. "С этого момента, – рассказывал отец, – я стал его верным хасидом". С самого раннего детства я знала, что любое решение в своей жизни мои родители принимали не иначе, как проконсультировавшись с Ребе и получив его благословение.
Подошло время для меня искать себе супруга. Родители не хотели, чтобы на мое решение влияло что-либо, кроме моих собственных чувств, но втайне от меня отец советовался с Ребе каждый раз, прежде чем согласиться на мои встречи с потенциальными кандидатами в женихи.
Однажды отцу позвонил его близкий друг Гейшке Гансбург. Он провел субботу в университете Принстона, где ему предложили ночевать в комнате одного студента, который тогда отсутствовал. Увидев, какие книги находились в комнате – тома Талмуда, книги хасидизма, а рядом – учебники и исследования по математике, физике, теологии и философии, – Гейшке, вернувшись домой, провел целое расследование, чтобы найти этого молодого человека и пригласить к себе в гости. Когда его жена, Рася, познакомилась с этим парнем, которого звали Гедалья Шаффер, она решила, что он – прекрасная пара для меня. "Мы только что познакомились с мужем Брони!" – воскликнула она.
Вскоре мы уже хорошо знали друг друга. Я еще никогда не встречала такого человека. Я восхищалась им и испытывала к нему глубочайшее уважение, но когда он заговорил о браке, я вдруг засомневалась. Однажды вечером, примерно за неделю перед Песахом, я сказала ему, что мне нужно время подумать. Затем я вернулась домой в Монреаль и поделилась своими сомнениями с моим младшим братом. Он сразу же посоветовал обратиться к Ребе. "Скоро твой день рожденья, – сказал он. – Напиши Ребе и попроси о благословении, чтобы твои сомнения развеялись и стало ясно, что делать". И я принялась за письмо.
"Как известно Ребе, я встречаюсь с этим молодым человеком", – начала я. А затем – и я вспоминаю это со стыдом – я продолжила: "Хотя я испытываю к нему очень хорошие чувства и очень уважаю его, я не уверена, любовь ли это, навсегда ли это". Я была молода и хотела быть уверена, что это не просто временная влюбленность.
Ребе ответил, что быть уверенным "в сердечных делах" очень важно. Он также отметил, что, возможно, неплохо было бы прекратить встречаться на некоторое время и проверить, буду ли я чувствовать – и тут Ребе использовал слово "гаагуим", что означает нечто среднее между тоскованием и томлением.
И это в точности то, что произошло. Мы серьезно побеседовали перед тем, как он уехал на Песах к своей семье в Бостон, а через какое-то время после праздника я почувствовала это. Я призналась родителям, что по-настоящему скучаю по нему. "Ну так позвони ему", – сказал отец.
Это был 1968-й год. В те дни юноши звонили девушкам. Для девушки считалось неподобающим звонить юноше, а в религиозном мире это вообще было неслыханно. Но отец предложил мне позвонить так, как будто ничего более естественного и быть не могло. Я позвонила, и через две недели мы обручились.
Когда мы встречались еще до того, как приняли решение пожениться, Гедалья рассказывал, как он представлял себе свою будущую жизнь. В то время он работал над своей докторской диссертацией в области физики элементарных частиц, но мечтал провести некоторое время, полностью посвятив себя изучению Торы. Он никогда не учился в настоящей йешиве. В любавичской школе в Бостоне не ощущалось настоящей атмосферы йешивы, атмосферы полного погружения в еврейское учение, полной самоотдачи в этом учении. А после школы уже было не до того. Он поступил в Массачусетский Технологический Институт, затем получил две степени магистра в Принстонском университете и приступил к написанию докторской диссертации. Но даже тогда на каждую субботу он приезжал в Нью-Йорк и проводил воскресенья за изучением Торы в йешиве "Мир" с другом своего детства Менахемом Эпштейном.
Мы вместе решили, что первый год после нашей свадьбы Гедалья полностью посвятит учебе в коллеле – йешиве для женатых. Со стипендией от Национального научного фонда и с моей работой мы могли бы оплачивать счета. Его научный руководитель согласился на то, чтобы он прервал написание диссертации на год и отложил ее защиту.
На аудиенции у Ребе перед свадьбой мы, согласно обычаю, вручили ему записку, в которой говорилось о наших планах. Я помню, как, глядя на то, как Ребе читает ее, я испытывала этакое чувство самоудовлетворения: мы поступаем правильно и заслуживаем, так сказать, одобрительного похлопывания по плечу. Но вместо этого Ребе посмотрел на Гедалью и начал расспрашивать его о диссертации.
До того, как приступить к диссертации, Гедалья занимался математикой и физикой. Сама диссертация был посвящена исключительно физике. Ребе знал об этом, но, тем не менее, задавал вопросы только о математике. Ответив на них, Гедалья добавил, что его научный руководитель согласился на более позднюю дату защиты. Но Ребе сказал, что Гедалья должен защититься в первоначально назначенный срок, причем защититься с блеском.
"Заработай себе репутацию в своей области", – сказал Ребе.
Выйдя из кабинета, мы воззрились друг на друга с недоумением. Ребе не одобрил идею посвятить себя изучению Торы, и Гедалье было нелегко отказаться вот так сразу от своей мечты. Странными показались также вопросы о математике.
Как выяснилось, ему не нужно было все свое время посвящать диссертации. После свадьбы он проводил каждое утро в коллеле, занимаясь с равом Носоном Гурари, а дважды в неделю ездил в Принстон на встречи со своим научным руководителем.
Однажды его руководитель рассказал ему, что несколько русских математиков работают над некой задачей и у них возникли серьезные трудности. "А не попробовать ли тебе решить эту проблему?" – спросил руководитель. Гедалья взялся за эту задачу, получил море удовольствия, решая ее, и в конце концов опубликовал результаты в математическом журнале.
Вскоре после этого произошла трагедия: мой отец погиб в автокатастрофе. У нас к тому времени уже был ребенок, а моя мать с остальными своими детьми переехала в Нью-Йорк. И тогда же Национальный научный фонд перестал платить тем, кто занимался теоретической физикой, и Гедалье пришлось искать работу.
Его друг, Менахем Эпштейн, работал в компьютерной компании, где требовался программист. "У меня есть великолепный программист, – сказал он своему начальнику. – Единственное, ему надо выучить программирование. Дайте ему пару месяцев, и он будет у вас лучшим программистом".
Его приняли на работу благодаря этой рекомендации, но решающую роль сыграла его статья в математическом журнале, подтвердившая для них его выдающиеся способности. И вот тут-то мы вспомнили инструкции Ребе, его указание заработать себе репутацию, его вопросы о математике. Именно благодаря этому Гедалья получил работу, которая обеспечивала нас заработком много лет.
Перевод Якова Ханина
Начать обсуждение