Впервые я столкнулась с Хабадом в 1960-м году, когда мне было семнадцать лет. Подруга предложила мне сходить вместе на фарбренген Ребе. Я согласилась, пошла на фарбренген и оказалась совершенно очарована происходящим. На улице стоял жуткий холод, я продрогла до костей, но моя душа пылала.

Я начала изучать философию хасидизма, а закончив школу, поступила в знаменитое высшее учебное заведение для молодых еврейских женщин – семинарию "Бейс Хана" в Вильямсбурге. Каждый день после занятий я подрабатывала няней в доме известного раввина-преподавателя. Пока я присматривала за его детьми, ко мне присматривалась пожилая пара, жившая по соседству. Однажды они заговорили со мной, сказали, что заметили мою любовь к Торе и предложили мне съездить за их счет в Израиль, чтобы встретиться там с молодым человеком. Молодой человек возглавлял семинарию, где изучали Каббалу. Эта пара была уверена, что мы хорошо подходим друг другу.

Предложение звучало экзотично и захватывающе, но я побаивалась принять его. Мне было всего восемнадцать лет. Эта пара, движимая самыми лучшими побуждениями, на самом деле не очень меня знала, не знала, что я ищу в спутнике жизни. Как они могли предлагать мне кого-то?! Чем больше я об этом думала, тем больше приходила в смятение и расстройство. А обратиться за объективным советом было не к кому.

И тогда я решила пойти к Ребе. Я не знала, какому регламенту хасиды следовали в подобных случаях, просто пришла в штаб-квартиру Хабада в доме 770 на Истерн-парквее, села на ступени перед входом и, не представляя себе, что делать дальше, расплакалась. Ко мне подошел пожилой хасид – позднее я узнала, что это был главный секретарь Ребе, рав Мордехай Ходаков, – и спросил, что случилось. Я объяснила, почему мне надо увидеться с Ребе. "Подожди минутку", – сказал он и вошел внутрь. Вскоре он вернулся и сообщил, что мне назавтра назначена встреча с Ребе.

На следующий день, после бессонной ночи, я прибыла в 770. Когда я вошла в кабинет Ребе, колени у меня дрожали как желе, и я ухватилась за стол, чтобы не упасть. Но взглянув в спокойные, чистые глаза Ребе, смотревшие на меня с сочувствием, я несколько успокоилась. После того, как я объяснила свою дилемму, кратко как могла, Ребе сказал: "Этот молодой человек в Израиле, а ты – в Америке. Он – там, ты – здесь. Вы слишком разные". И добавил: "Можешь вычеркнуть его из своих планов с чистой душой".

Я ушла воодушевленная и успокоенная, причем не только потому, что получила четкий ответ от того, кому доверяла, но и потому, что нашла наставника. С этого момента у меня появился не только советник и учитель, но и отзывчивый друг и, что самое важное, тот, кто мог заменить мне отца, который умер, когда мне было всего десять лет.

Вскоре после этой аудиенции мне предложили в качестве пары молодого бизнесмена. Я встретилась с ним несколько раз, но сомневалась, действительно ли он ли мой суженый. На этот раз я отправилась в штаб-квартиру Хабада и записалась на прием к Ребе по всем правилам. Когда я рассказала ему о своих сомнениях, он тут же спросил:

– Этот молодой человек тебе нравится?

Вопрос, конечно, очевидный, но из уст раввина он прозвучал для меня совершенно неожиданно. Я онемела на мгновение, а затем пробормотала:

– Я люблю его как любого еврея.

Ребе широко улыбнулся и сказал:

– Любовь к мужу должна быть гораздо больше, чем просто любовь к ближнему.

Я поняла, что этот вариант не для меня, а вскоре после этого встретилась с тем, кто стал моим мужем.

Поженившись, мы поселились в городе Вустер, штат Массачусетс. Я стала учительницей в младших классах. На очередной аудиенции у Ребе я пожаловалась ему, что чувствую себя грустно и одиноко. Ребе ответил: "Учителю не бывает одиноко, потому что он обучает учеников, которые будут продолжать учиться, а в свое время сами станут обучать других. От одного этого учитель получает удовольствие и радость".

Перед другой аудиенцией во время долгого ожидания в приемной я начала записывать на маленьком листе бумаги различные философские вопросы. Листок я положила себе в карман. Во время аудиенции я обсудила с Ребе неотложные вопросы своей повседневной жизни и приготовилась уходить, но Ребе спросил: "А больше вопросов у тебя нет?"

Тогда я вытащила из кармана мой список вопросов и вручила ему. Первым делом я хотела получить доказательство того, что Тора на самом деле истинна, и спрашивала, могут ли другие религии утверждать то же самое о своих основах. Ребе ответил очень подробно. Он объяснил, что еврейская традиция идет от раскрытия Всевышнего у горы Синай, где весь народ Израиля – около трех миллионов мужчин, женщин и детей – стали свидетелями этого раскрытия. Ни в одной другой религии такого нет. И с момента этого массового раскрытия у нас есть непрерывная подтвержденная цепь передачи этой информации от отцов детям через все поколения. Так что у нас, евреев, есть свидетельство об этом факте не менее, а даже более надежное, чем свидетельства, которые подтверждают, скажем, факты о жизни какой-нибудь исторической личности вроде Джорджа Вашингтона. На такое свидетельство не может положиться никакая другая религия.

Следующий вопрос был более личным: "Столкнувшись с выбором между чем-то трудным и идущим вразрез с собственными наклонностями с одной стороны и с чем-то более соответствующим собственным наклонностям с другой стороны, что следует выбрать?" В ответ Ребе процитировал выражение из Талмуда: "Хатоф веэхол" ("Хватай и ешь"). Это примерно соответствует выражению "Бери, что дают". Ребе объяснил, что в наше время, когда вот-вот придет Мошиах, надо хвататься за любую подвернувшуюся возможность исполнить заповедь, не обращая внимания, трудно это или легко.

Еще я спрашивала о том, что меня беспокоило: законы о разделении полов и почему Тора так строга относительно этого вопроса. Ребе сказал: "Потенциальная мощь близости между мужчиной и женщиной как атомная энергия. Если она используется положительным образом, в рамках святости, в мире нет ничего более могучего и ценного. Но если она используется беспечно и не в духе святости, нет ничего более разрушительного. Отсюда и соответствующие законы Торы".

Секретарь несколько раз давал мне понять, что мое время истекло и мне пора уходить, но каждый раз Ребе жестом показывал, чтобы я оставалась. Он хотел ответить на все мои вопросы. Я провела у него почти час и выходила глубоко тронутая заботой, с которой Ребе отнесся ко всему, что меня волновало.

Я удостоилась побывать еще на нескольких аудиенциях у Ребе, каждая из которых оказывалась поворотным пунктом в моей жизни. Конечно, то же самое о своем общении с ним могут сказать тысячи людей по всему миру, но это ни на йоту не умаляет моего ощущения, что я для него была дорога, как единственный ребенок.

Перевод Якова Ханина