В 1979-м году у моего двухлетнего сына появилась грыжа. Ничего сверхсерьезного, но несколько врачей, к которым мы обращались, сказали, что требуется операция. Я написал Ребе письмо, в котором задавал два вопроса: во-первых, соглашаться ли на операцию, а во-вторых, если соглашаться, то, учитывая, что все доктора, у которых мы консультировались, советовали разных хирургов, к какому из них пойти. Ответ Ребе был краток: "Касательно всего вышесказанного следуйте совету доктора Фельдмана".

Доктор Фельдман был врачом общины Краун-Хайтса несколько десятилетий, но тогда он еще практиковал в Бронксе. Мы уже обращались к нему и, зная его мнение, решили, что спрашивать повторно не имеет смысла. Но наш родственник Биньомин Кляйн, секретарь Ребе, не согласился. "Доктор Фельдман только что побывал у Ребе, – сказал реб Биньомин. – Они, скорее всего, обсуждали состояние вашего сына. Свяжитесь с Фельдманом, возможно, вы узнаете больше из того, что предлагает Ребе".

Реб Биньомин посоветовал нам приехать к доктору лично, а не просто позвонить. Мы отправились в Бронкс, и доктор Фельдман рассказал нам о своем разговоре с Ребе.

"Можно попросить вас об одолжении?" – спросил Ребе. Доктор, естественно, согласился. Ребе сообщил ему о моем письме и добавил: "Вы посоветовали ему обратиться к доктору Соу в Бронксе, но я подумал, что, может быть, вам стоит отправить его в Торонто".

В лечебнице "Шоулдис" в Торонто, куда Ребе рекомендовал обратиться многим людям с подобными проблемами, занимались исключительно лечением разных видов грыжи. Они использовали особый метод операций, при котором не требовалась общая анестезия. Ребе полагал, что общую анестезию не следует применять без острой необходимости, и поэтому хотел, чтобы доктор Фельдман направил нас в "Шоулдис".

"Однако, – продолжал Ребе, – я не знаю, станут ли они делать такую операцию двухлетнему ребенку. Возможно, они посчитают, что мальчик слишком мал. Пожалуйста, позвоните им, узнайте, готовы ли они использовать этот свой метод для его лечения. И еще одно. Если они согласны, смогут ли они назначить операцию на 25-е число месяца Сиван?"

До 25-го Сивана оставалось больше, чем два месяца. Доктор Фельдман предположил, что этот день выделяется в еврейском календаре каким-то особым духовным значением, но Ребе, поняв, о чем тот думает, поспешил развеять его заблуждение: "Ничего особенного в этой дате нет. 24-го Сивана в Торонто выходит замуж его свояченица, и они в любом случае будут там, так что им не потребуется ездить дважды".

В конце концов в "Шоулдисе" отказались делать операцию, и мы пошли к доктору Соу. Но при этом мы в очередной раз убедились, что Ребе помнит все. Ему не надо было перечитывать приглашение на свадьбу, он и так помнил, кто моя свояченица и когда мы поедем на ее свадьбу. Вам ведь не надо напоминать, когда предстоит свадьба вашего сына или дочери? Вот и Ребе дал нам почувствовать себя его детьми.

И это подводит меня к следующей истории, которая произошла с моей матерью, когда мне было четыре года. Она плохо себя чувствовала, ходила от врача к врачу, пока однажды в середине Хануки некий профессор в Манхэттене не объявил ей, что у нее рак. Дело было в 1952-м году, и никакого лечения для ее болезни тогда не существовало. Профессор посоветовал ей отправиться домой и провести оставшиеся ей пару месяцев с семьей.

Моя мать села в вагон метро, но поехала не домой, а прямо в 770 – штаб-квартиру Хабада. Она ворвалась к раву Ходакову, секретарю Ребе, и заявила:

– Мне надо поговорить с Ребе!

– Посреди дня?! Исключено! – отрезал рав Ходаков. Днем у Ребе аудиенций не было. А поскольку дело было в Хануку, вечерние аудиенции также не проводились. Более того, на встречи с Ребе уже записалось множество человек. – Может быть, через три месяца, – объявил рав Ходаков.

– Нету у меня трех месяцев, – возразила моя мать. – Я должна увидеться с Ребе сейчас!

Еще некоторое время они препирались. Рав Ходаков предлагал ей написать Ребе, а она настаивала на личной встрече. В конце концов она написала Ребе, что хочет с ним поговорить. Когда рав Ходаков вышел из кабинета Ребе, он сообщил, что она должна подождать Ребе у дверей после того, как закончится послеполуденная молитва, и он с ней поговорит.

Когда Ребе поднимался к себе в кабинет, она ждала его и сообщила о своем состоянии.

Прежде, чем я расскажу, что ей ответил Ребе, я должен объяснить, кем была моя мать. В 1946-м году она сумела убежать из Советского Союза, считаясь там особо опасной преступницей, объявленной во всесоюзный розыск. Ее преступление состояло в том, что, живя в Самарканде с моим отцом, она неустанно работала над тем, чтобы помочь другим евреям вырваться из коммунистического рая. Некоторые подделывали документы, чтобы помочь этим евреям уехать. Но моя мать сумела получить доступ к официальным легальным документам, давая взятки женщине, которая работала в НКВД. Моя мать заполняла документы, отдавала их этой женщине по возможности незаметно где-нибудь в общественном туалете, та ставила на документы необходимые печати и так же тайно возвращала их моей матери. С помощью этих паспортов множество евреев сумели уехать из Советского Союза.

Годы спустя рав Симха Городецкий, хасид, отсидевший в заключении за распространение иудаизма в Советском Союзе, рассказал, что однажды власти предложили сократить ему срок, если он поможет им найти мою мать. К тому времени она уже десять лет жила в Америке, а они все еще пытались найти ее. Может, до сих пор пытаются.

Другими словами, моя мать была не из тех, кого легко выбить из колеи. Так вот, когда она в ужасе рассказывала Ребе, что доктор дает ей всего два месяца жизни, Ребе остановил ее. "Я не узнаю тебя с Самарканда!" – воскликнул он.

Сам Ребе никогда не был в Самарканде, но он знал, какой опасной деятельностью она там занималась. Такая отважная женщина, как она, считал Ребе, не должна впадать в отчаяние, услышав диагноз от одного врача.

"Слушай, что я тебе говорю, – сказал Ребе. – Иди домой, дай своим детям "Ханука гелт" (ханукальные деньги), сделай латкес и забудь о том, что сказал врач".

Больше моей матери никто ничего не говорил о раке, и она прожила после этого еще сорок лет.

Перевод Якова Ханина