Дело это было в 1954-1955 году. Я учился в йешиве "Томхей Тмимим" в Монреале. После Симхат-Торы Ребе принял меня на йехидус – частную аудиенцию. Как это принято, войдя в кабинет Ребе, я отдал ему листок с моими вопросами к нему, и он ответил на них один за другим, а затем внезапно спросил, возлагаю ли я тфилин Раббейну Там в дополнение к общепринятым тфилин Раши. Я удивленно ответил, что нет, ведь обычно в те годы молодые хабадники начинали возлагать тфилин Раббейну Там только после свадьбы. Затем я спросил, должен ли я начать это делать, и Ребе ответил: "Да!"

Вернувшись в Монреаль, я доложил своему машпие – духовному наставнику – рабби Вольфу Грингласу, в доме которого я ночевал, об указании Ребе и добавил, что у меня нет денег, чтобы купить дополнительную пару тфилин. Вся моя семья погибла во время войны, и у меня не было никого, кто мог бы помочь. Реб Вольф, ни секунды не раздумывая, тут же заявил: "Я одолжу тебе всю сумму, а ты отдашь, когда сможешь. А пока что используй мои собственные тфилин".

Он дал мне адрес сатмарского хасида, который делал батим – коробочки для тфилин. "Пусть запишет счет на мое имя, – сказал рабби Гринглас. – Кстати, твои тфилин Раши уже старые и не очень хорошо сделаны, так что пусть еще приготовит для тебя новые тфилин Раши, тоже за мой счет".

Сатмарский хасид взялся за дело, а я приходил к нему по пятницам, чтобы проверить, как движется работа. Он же, беседуя со мной, ругал Хабад и выступал против Ребе. Однажды я сказал ему: "Вы никогда не видели и не слышали Ребе, как же вы против него выступаете? Давайте вместе поедем на фарбренген!"

Как ни странно, он согласился. Приближался Йуд-Шват, годовщина дня, когда Ребе Раяц вернул свою святую душу Создателю, и мы договорились встретиться на фарбренгене. Я дал ему адрес, и, так как к началу, к восьми вечера, он не успевал, я пообещал, что встречу его в девять часов у входа, а затем проведу его так, чтобы он оказался поближе к Ребе. Однако в назначенное время его не оказалось на месте, и прождав его полчаса, я вернулся на фарбренген, решив, что в последний момент он отказался от этой идеи. Но в следующую пятницу он сообщил мне, что был внутри. "Я опоздал и пришел в десять, – сказал он. – Не увидев тебя, я вошел сам, слушал Ребе и решил, что он настоящий ангел с Небес. Но, подойдя поближе, я увидел, что он сидел в шляпе, и был очень разочарован". По его мнению, настоящий ребе обязан носить штраймл.

Прошло еще несколько недель, и однажды, когда я зашел к нему в очередной раз, он объявил:

– Ниссен! Я решил стать любавичским хасидом!

Услышав такое, я решил, что или это очередные шуточки в наш адрес, или сейчас последует еще одна серия претензий к Хабаду. Однако, я отважился спросить:

– Рав Вайс, что случилось?

– На прошлой неделе, – ответил он, – мой ребе, Сатмарский рав, посетил Торонто, и я приехал, чтобы повидать его. И во время застолья с хасидами он рассказал: "Несколько моих хасидов переехали в город Хьюстон в Техасе и, слава Всевышнему, им сопутствовал успех в их деловых операциях. И они попросили меня прислать им резника, чтобы он обеспечивал их кошерным мясом. Они готовы обеспечить ему достойную зарплату, так что ситуация, очевидно, беспроигрышная и выгодная для всех. Но я ответил им: "Сколько, по-вашему, пройдет времени, прежде чем резник, который будет единственным в городе человеком с пейсами, сбреет их?! Как он будет себя чувствовать, будучи единственным человеком в штраймле на улице?! Нет! Я не могу взять на себя ответственность, подвергая человека такому риску! А если вы спросите, мол, как же Любавичский рассылает своих посланников по разным городам?! Так у него широкие плечи, и он может взять на себя такую ответственность."

Хабадником рав Вайс так и не стал, но его антипатия к Ребе рассеялась.

Перевод Якова Ханина