Я выросла в Советском Союзе, в любавичской семье, которая была близка к семье Ребе. Отец Ребе дружил с моим дедом чуть ли не всю жизнь. Более того, когда Ребе еще был ребенком, моего деда, рава Шнеура-Залмана Виленкина, пригласили преподавать ему Тору.

Наша семья была религиозной, а соблюдение Торы считалось в Советском Союзе преступлением. Я помню, как по пятницам уходила домой раньше других: родители боялись, как бы я не проговорилась в присутствии подруг, что мы готовимся встретить субботу. Моя мать занавешивала окна одеялами, чтобы никто не видел, как она зажигает субботние свечи.

По окончании войны поток евреев хлынул из Советского Союза в Польшу. Советские власти разрешали выехать тем, кто родился за границей. В числе многих других нам удалось добыть поддельные документы и по этим документам вырваться из России. Проведя некоторое время в лагерях для перемещенных лиц, мы сумели попасть во Францию, а затем и в Америку. Общество помощи еврейским иммигрантам – HIAS – поселило нас в Кливленде. По дороге туда мы остановились в Нью-Йорке, где нам представилась возможность получить аудиенцию у Ребе. Это было в июле 1953-го года. Мне было тогда 13 лет. Мы пошли на аудиенцию всей семьей. Я помню, с каким трудом двигался мой дед: он был частично парализован и еле переставлял ноги. Когда мы вошли, Ребе встал и направился к дверям, приветствуя нас. Он несколько раз просил моего деда присесть, но дедушка никогда бы не стал сидеть в присутствии Ребе, поэтому он отказался. А так как он не стал садиться, Ребе тоже остался стоять в знак уважения к своему учителю. В течение всей аудиенции они оба так и не присели.

В 1959-м году моя мать позвонила ребецин Хане, матери Ребе, чтобы поделиться добрыми вестями о моем обручении. И ребецин Хана пригласила нас обеих к себе домой в гости, как я думаю, тоже в знак уважения к моему деду, ведь со мной она даже не была знакома. Я помню, какое приятное впечатление она произвела на меня, но больше всего меня поразило, с каким королевским достоинством она держалась. Даже когда она молчала, вокруг нее ощущалась аура величия.

После нескольких лет в Кливленде, где моей матери очень не нравилось, мы переехали в Нью-Йорк. Но, хотя жизнь в Краун-Хайтсе оказалась для нее гораздо легче, она плакала не переставая, потому что два ее брата – Йосеф и Шолом-Элияу Виленкины – остались в Советском Союзе и никак не могли получить разрешение на выезд. Мать беспрерывно молилась за их освобождение и раз в год, когда в Краун-Хайтсе собиралась конференция хабадских женщин и Ребе выступал перед ее участницами, а затем давал каждой из них благословение, моя мать умоляла его дать благословение и ее братьям. Однако по неизвестной причине Ребе давал другие благословения, но ни разу не упомянул ее братьев.

Один раз – кажется, это было в 1970-м году – я пошла вместе с ней. Мы стояли в очереди, и моя мать шепнула мне с такой решительностью, будто ее жизнь зависела от этого: "Пусть это будет хуцпа – нахальство – с моей стороны, но я не уйду, пока Ребе не даст благословение моим братьям".

Но, как и раньше, Ребе сказал всего лишь: "Браха веацлаха" ("Благословения и успехов"). Тогда моя моя мать глубоко вздохнула и воскликнула: "Ребе, благословите моих братьев!"

Лицо Ребе стало очень серьезным. Он опустил глаза на короткое время, затем поднял их, и лицо его осветилось улыбкой. Он сказал, что Всевышний поможет ее братьям выехать в этот же год, и мы увидимся с ними очень скоро.

А в Советском Союзе оба брата моей матери каждый год обращались к властям с просьбой о выездных визах и каждый раз получали отказ. Наконец, они пришли к выводу, что дальше пытаться бесполезно, и смирились с мыслью, что остаток жизни им придется провести за Железным занавесом. Все-таки они решили предпринять последнюю попытку. Это было вскоре после того, как моя мать получила благословение Ребе. И на этот раз все получилось! После стольких лет советские власти совершенно неожиданно и необъяснимо выдали им выездные визы.

Покинув Советский Союз, Йосеф приехал в Краун-Хайтс, чтобы жить поближе к Ребе, а Шолом-Элияу поселился в Нахалат-Ар-Хабад в Израиле, но Ребе прислал ему билет в Нью-Йорк, чтобы он провел там осенние праздники. И когда мой дядя приехал, Ребе сказал ему: "Твое счастье, что сестра вытащила тебя из России".

И этими словами Ребе выразил признание моей матери за все годы ее молитв и просьб о благословении на освобождение ее братьев. Мне кажется, именно этим она помогла благословению осуществиться.

Перевод Якова Ханина