Комментируя слова "И поспешил Моше" из стиха "И поспешил Моше, и поклонился до земли, и пал ниц" (Шмот, 34:8), Раши пишет "Когда Моше увидел прохождение Шхины и услышал глас возглашения [Имени], тотчас "и пал ниц"".

На первый взгляд, Раши отвечает на вопрос, которым уже до него задавался Талмуд (тр. Сангедрин, 111а): "Что увидел Моше?". То есть что заставило Моше "поспешить и поклониться до земли"? Ответ, соответственно: "увидел прохождение Шхины и услышал возглашение". Увидел и услышал – поспешил и поклонился.

Но по размышлении невозможно не прийти к заключению, что что-то тут не сходится.

Дело в том, что выше, объясняя слова "И поклонился народ, и пал ниц" (12:27), Раши уже написал: "За весть об избавлении и приходе в Землю [Израиля] и за весть о сыновьях, которые будут у них". Т.е. мы уже знаем, что за добрые вести благодарят поклонами и простиранием ниц. В нашем случае Моше поспешил кланяться и простираться ниц сразу после того, как слышит от Всевышнего о тринадцати атрибутах Б-жественного милосердия. Это ого-го какая добрая весть! Есть за что поклониться. Так откуда взяться вопросу?

А с другой стороны, если Раши считает, что в данном случае Моше за добрые вести кланяться не стал, а поклонился по какой-либо иной причине, то надо бы пояснить: а почему же он за добрые вести не поклонился?

И с третьей стороны, если Раши объясняет, почему Моше кланялся и простирался ниц, то почему же как комментируемые слова он цитирует не "и поклонился до земли, и пал ниц", а ровно другую часть стиха: "И поспешил Моше"?!

В-четвертых, Раши подчеркивает: "Когда Моше увидел прохождение Шхины и услышал возглашение [Имени], тотчас "и пал ниц"". Если упор на это "тотчас", то получается, что Раши все таки отвечает на вопрос "А почему Моше поторопился поклониться и простереться?". Тогда понятен и выбор комментируемых слов и суть ответа: Шхина проходила, Имя уже прозвучало – нужно было торопиться, чтобы успеть"!

Но и такое понимание вопроса и ответа вызывает ряд вопросов.

Первое: поспешность Моше, сама по себе, не может выглядеть странной. Со времен Авраама, который "и поспешил", широко известно, что служение еврейскому Б-гу, может, и не терпит суеты (хотя на самом деле тут есть о чем поспорить), но расторопности и проворности настойчиво требует. Мы постоянно торопимся послужить своему Творцу. Что же удивительного и требующего объяснения в том, что Моше поспешил?

Второе: порядок явлений был сдедующим – провозглашение Имени, а уже затем прохождение Шхины. Почему же Раши меняет их местами: "увидел прохождение Шхины и услышал глас возглашения"?

Третье: как можно сказать, что Моше видел, как проходит Шхина, если выше ему прямым текстом было сказано: "Ты не можешь видеть лица Моего, ибо не дано человеку видеть Меня и остаться в живых... И будет, когда проходить будет слава Моя, укрою тебя в расселине скалы, и заслоню тебя Моею рукой, пока не пройду. И отведу руку Мою, и увидишь Меня сзади, а лицо Мое видно не будет" (Шмот, 33:20, 22-23). То есть Моше никак не мог видеть Шхину во время ее прохождения. Только после! Вслед!

Четвертое: почему Раши, говоря о возглашении, не ограничивается словами "и услышал возглашение [Имени]", но добавляет: "И услышал глас возглашения"?

Пятое: в стихе прямым текстом написано, что Моше "поклонился и простерся ниц". Из порядка перечисления следует, что сначала поклонился, а уже затем простерся ниц. Как же Раши пишет, что Моше "тотчас пал ниц"? Какое тотчас?! Не мог Моше пасть ниц прежде, чем поклонился!

А теперь – ответ.

Понятно и очевидно, что Моше поклонился и простерся ниц поспешно. Нет и не может быть никакого сомнения в том, что все служение Моше было максимально расторопным. И именно это и дает ключ к пониманию вопроса! :Если Моше такой расторопный, то зачем Торе подчеркивать, что и в данном конкретном случае он проявил это свое качество? С чего бы нам предполагать, что там это могло быть не так?!

Отвечая на этот вопрос, Раши объясняет, что дело в том, что Моше простерся ниц не после того, как услышал добрую весть о тринадцати атрибутах милосердия, и не после того, как прозвучало Имя, но как только увидел, что началось прохождение Шхины и услышал, что начинает звучать глас возглашения Имени, еще до того, как прозвучало само возглашение. То есть, как только понял, что началось, тотчас же и среагировал. А потом уже дополнительно бил поклоны и простирался за добрые вести, что по причине своей очевидности вообще не удостоилось упоминания!

Тогда возникает вопрос: Моше в данном случае простерся ниц до возглашения. Почему же везде он простирается после, а тут – до? Ответ: "Моше увидел прохождение Шхины". В данном случае параллельно начавшемуся возглашению началось и прохождение Шхины. И само собой разумеется, что в подобной ситуации нужно простираться не дослушав. Элементарный придворный этикет. Восточного двора, разумеется.

Теперь все становится понятным с созерцанием Шхины. Сказано: "И будет, когда проходить будет слава Моя, укрою тебя". То есть нельзя видеть Шхину во время ее прохождения. Моше же увидел (и простерся ниц), что Шхина начинает (собирается начать?) своей прохождение. То есть речь о произошедшем до прохождения Шхины. С первого взгляда.

И кстати, здесь нет проблемы с "Ты не можешь видеть лица Моего". Поскольку речь не о явлении лика Всевышнего, и даже не о "виде сзади" (это уже отдельная милость, дополнительная к тринадцати атрибутам милосердия), но о "прохождении славы Его" и т. д.

Теперь становится понятным, почему в данном случае расторопность Моше должна быть упомянута особо. Да потому, что это и была особая расторопность, позволившая ему успеть простреться ниц как только зазвучал глас возглашения и началось прохождение Шхины. Моше, в данном случае, продемонстрировал прыть (в самом лучшем и самом почтительном значении этого слова), подобную той, которую проявляет искушенный царедворец, простирающийся ниц еще до того, как монарх вошел – лишь почувствовав, неким особым чутьем, его приближение. Речь идет не только и не столько об обостренности чувств, сколько о глубине и полноте самоотреченности, об особом уровне связи (и, как следствие, взаимосвязи) с объектом поклонения.

Теперь понятно, почему Раши упоминает только простирание ниц, опуская поклоны. В комментарии на Берейшит, 43:28, Раши пишет, что "поклон – это наклон головы, простирание – [это когда человек] простирается на земле" (в комментарии на Берешит, 42:6, по поводу простирания он уточняет: "припасть к земле, разбросав руки и ноги"). Раши расходится во мнениях с каноническим арамейским переводом Пятикнижия, согласно которому поклон – это коленопреклонение. Разница в том, что колени можно преклонить и не опуская головы. А вот простереться ниц не опуская головы – это уже фантастический акробатический номер за гранью возможного.

Там, где упоминаются и поклонение, и простирание, по мнению Раши, речь идет о двух разных этапах выражения почтения: сначала человек склоняет голову, а уже затем дополнительно простирается ниц. Чтобы выразить всю глубину своего почтения.

В нашем случае, поясняет Раши тем, что, цитируя комментируемый стих, не упоминает поклоны, движения Моше были столь стремительными (учитывая специфику происходившего), что поклон и простирание как бы слились в одно молниеносное действие: только начал склонять голову – и уже лежит ниц. И руки-ноги в стороны. Тотчас.

И еще один момент. Раши говорит о Шхине. Упоминает именно это понятие, а не какое-либо имеющее аналогичное (или близкое) значение. Почему? Возможно, потому что, как объясняется в Тании (гл. 41), Шхина – это уровень проявления Б-жественного, обладающий способностью раскрываться на всех уровнях мироздания. И не просто раскрываться, а даже "облачаться в них", то есть единяться с объектами того или иного, любого уровня. Поэтому Моше хотел простереться ниц, созерцая начало прохождения Шхины, то есть удостоиться постижения Б-жественного на высочайшем из доступных лично ему и имманентных этому миру в целом уровне.

Вот-вот придет Машиах и небольшое время спустя созерцание Шхины превратится в одно из наших основных занятий. Тогда эта тема станет гораздо понятнее. И выяснится, что это дело вообще не похоже на то, как мы себе его представляем сейчас. Потому что сейчас мы похожи на деревенских пастушков, силящихся вообразить, что подают к царскому столу. Все, что у них получается, это каша с очень большим количеством масла. Ну, на крайняк – с ложкой мёда. Ну, с двумя ложками. Максимум.