Моя Бар-Мицва пришлась на субботу в самом начале 1967 года. Отмечать ее было запланировано в одной из синагог Краун-Хайтса на исходе субботы. А перед этим в четверг ночью я и мои родители пошли на аудиенцию к Ребе.

Первое, что меня поразило во время аудиенции, это уважительное отношение, которое Ребе проявил ко мне. "Что ты решил выучить и рассказать на своей Бар-Мицве?" – спросил он.

Я ответил, что готовлю пилпул (талмудический анализ) и маамар (хасидский трактат). Ребе проэкзаменовал меня по обоим предметам, а затем начал давать благословения моим родителям и мне. А я стоял, ошеломленный тем, как он задал вопрос: "Что ты решил выучить?" Что мне отец сказал выучить, то я и выучил! Но из того, как Ребе поставил вопрос, получалось, как будто я сам – автор моих речей. И в тринадцать лет это укрепило мою уверенность в себе и самоуважение.

В те годы на исходе каждой субботы мой отец вел на радио получасовую передачу. Передача состояла из двух пятнадцатиминутных уроков. Первый урок посвящался изучению "Тании" – основополагающего труда философии Хабада, а второй – обзору последних учений Ребе. Запись урока по Тании можно было сделать заранее, но вторая часть базировалась на самых последних беседах Ребе и ее следовало передавать в прямом эфире. А поскольку мою Бар-Мицву отмечали в Краун-Хайтсе, съездить на радиостанцию, которая находилась в центре Манхэттена, и вернуться вовремя не представлялось возможным. И отец, договорившись с инженером студии, разработал революционную по тем временам процедуру. Они установили прямую связь с синагогой, где проходила Бар-Мицва, и провели программу оттуда.

Часть расходов на радиовещание этих передач лично оплачивал Ребе. Таким образом, в этом деле он был фактическим партнером моего отца. И, поделившись с Ребе своим планом, отец спросил его во время аудиенции, может ли он упомянуть во время передачи, что она ведется "из зала, где мы празднуем Бар-Мицву моего сына Леви". Ребе внимательно его выслушал, кивая головой, а под конец сказал: "Это все хорошо, но только не используйте слово "зал"."

Ребе вообще был против того, чтобы люди слишком тратились на Бар-Мицвы и даже на свадьбы. Услышав, что Бар-Мицва проводится в зале, слушатели могли подумать, что мы где-нибудь в "Уолдорф-Астории", а не в синагоге "Янг Израэл" на Истерн-Парквей. И Ребе беспокоился, что это послужит оправданием тем, кто тратит огромные деньги на Бар-Мицву. Цитируя Талмуд, он добавил: "Тора жалеет деньги евреев".

Этот урок запал мне в душу, и я пересказывал его множество раз. Помимо совета не тратить деньги, Ребе, с его чутким отношением к нюансам каждого слова, показывал, как тщательно мы должны следить за своей речью, чтобы она не привела к пагубным последствиям.

В 1975 году группа учеников йешивы была отправлена с двухлетней миссией в Австралию. В эту группу входил и я. Нам предстояло интенсивно учиться, а также преподавать в старшей йешиве в Мельбурне. Перед нашим отправлением Ребе вызвал нас к себе в кабинет. Помимо разговора о наших задачах в Австралии, он дал указания, что нам делать еще до того, как мы туда доберемся. Наш путь лежал через Европу, Израиль, Иран и Гонгконг. И хотя все эти места были не более чем остановками в пути, тот факт, что все наше путешествие – выполнение миссии, означал, что каждая остановка имела особое значение и особую важность. И чтобы подчеркнуть это, Ребе выдал нам валюту каждой из этих стран, чтобы отдать там эти деньги на благотворительность. Только иранских денег у него не нашлось, и для Ирана он снабдил нас американскими долларами.

Это было еще до того, как аятолла Хомейни захватил Иран. Страной правил шах, а еврейская община Тегерана переживала время расцвета. Местные евреи в течение сотен лет вели закрытый образ жизни, в чем-то похожей на местечковую, но теперь зарабатывали столько, что не знали, куда девать эти деньги, и начали заглядываться на всяческие соблазны за пределами общины. Они росли в традиционной еврейской среде, но ко времени нашего визита многие начали отходить от традиций.

"Пожалуйста, попросите Любавичского Ребе прислать в Тегеран кого-нибудь из своих хасидов! – умоляли нас местные раввины, которых там величают "хахамим" ("мудрецы"). – Молодежь уходит! Нам нужны хабадские посланники!"

Мы отправили Ребе отчет обо всех местах, что посетили, и, конечно же, в наш рассказ о Тегеране включили просьбу хахамим. Но Иран остался одним из немногих мест в мире, куда Ребе не хотел отправлять посланников. Он посылал учеников йешивы на несколько месяцев, но отказался послать семейную пару, чтобы она там поселилась. Когда в 1979 году произошла революция, стало очевидно, что Иран – неподходящее место для хабадских посланников.

Из Австралии я каждый четверг отправлял родителям аэрограмму. Я попросил их сохранить все мои аэрограммы, чтобы иметь в будущем под рукой подробные записи о нашей австралийской деятельности. Когда наша двухлетняя миссия закончилась, я вернулся домой и, просматривая свои письма, был совершенно потрясен, увидев на полях пометки, сделанные рукой Ребе!

И тогда отец признался, что, читая мои письма, он отмечал те абзацы, которые, по его мнению, могли заинтересовать Ребе, и передавал ему страницы с этими абзацами. Отец объяснил, что Ребе предпочитал получать информацию из посторонних источников, не полагаясь на официальные отчеты, которые могли приукрашивать ситуацию или умалчивать о каких-либо недостатках.

Одна из историй, которые отец показал Ребе, произошла в мой в первый Рош-Ашана в Австралии. Я привык проводить Рош-Ашана в 770 в присутствии Ребе и поэтому в хабадскую синагогу Мельбурна пришел с тяжелым сердцем. В какой-то момент они начали проводить аукцион за право вызова к Торе в праздник. Я это видел впервые, подумал, что собирать деньги в подобной манере не соответствует духу Рош-Ашана, и эмоционально отключился. Более того, на меня произвело неблагоприятное впечатление, когда один из прихожан вдруг начал заядло торговался за честь вызова к Торе. Однако, когда на следующий день подошла его очередь, он, вместо того, чтобы выйти вперед, показал в дальний конец синагоги. Там сидел простой незаметный человек, парикмахер. В своих самых диких мечтах он не мог представить себе, что его почтут вызовом к Торе в Рош-Ашана, и поначалу решил, что это ошибка. Но именно ради него так торговался накануне состоятельный прихожанин.

Еще одну историю отец передал Ребе из письма, которое я написал после Песаха. Седер я проводил в семье хасида, у жены которого все всегда было расписано по полочкам. Она всегда строго рассчитывала продукты, скрупулезно следовала составленным планам и не любила неожиданностей. И вот в синагоге после вечерней молитвы перед седером ее муж огляделся вокруг и пригласил к себе несколько человек, которым некуда было пойти, одиноких и неприкаянных. "Ой, что будет!" – подумал я, направляясь в этой компании к нему домой. Ведь у его жены наверняка было до мелочей рассчитано, что уйдет на седер, что останется на второй седер, что пойдет на все оставшиеся дни праздника. Но когда мы все появились у нее в дверях, она глазом не моргнув пошла за дополнительными тарелками и стала выставлять на стол недостающую мацу, вино и готовить остальные пасхальные блюда. Порядок – порядком, но у евреев должен быть седер, даже если продуктов не хватит до конца праздника!

Я включил эти истории в мои письма родителям, а отец решил показать их Ребе. Вернувшись домой, я увидел, что Ребе написал на этих письмах: "Спасибо! Спасибо! Порадовали!" Для Ребе величайшей радостью было услышать, как один еврей делает что-то хорошее для другого.

Перевод Якова Ханина