В 1941 году, когда зловещие черные тучи сгустились над еврейским народом и в особенности над теми, кто находился в пределах досягаемости Гитлера и его наступающей армии, Ребе покинул Европу и отправился в Америку к своему тестю, рабби Йосефу-Ицхаку Шнеерсону.

Непосредственно перед этим Ребе и ребецен Хая-Мушка жили во Франции. В то время немцы захватывали все новые страны Европы, вселяя смертельный ужас в людей, попавших под их власть.

В это бурное и страшное время у Ребе было много встреч, оставивших неизгладимый след в других людях и в нем самом.

На третью ночь Хануки 1944 г. Ребе, уже в новом доме в Бруклине, штат Нью-Йорк, написал откровенное письмо человеку,1 с которым познакомился во время войны. Читая эти строки, в которых Ребе описывает духовное воздействие своего опыта перемещенного лица в военной Европе, мы можем представить себе его образ мышления:

Ваше письмо пробудило во мне воспоминания о том времени, когда мы были вместе в Виши и Ницце, в трудной и чуждой для нас обстановке.

Когда человек вырван с корнем из своего привычного окружения и пока он не привыкнет к требованиям и условиям нового места, в этот период времени определенные черты его характера проявляются во всей своей чистоте, не замутненные ожиданиями окружающих.

Часто в таких обстоятельствах раскрываются скрытые достоинства этого человека – достоинства, которые, возможно, были скрыты даже от него самого под слоями “манер” или социальных условностей. Счастлив тот человек, который не позволяет этим чертам характера исчезнуть, когда впоследствии обживется и обретет спокойствие.

Неожиданные трудности и экстренные ситуации способны проявить в человеке и лучшее, и худшее. Когда исчезает все, что держит человека в жестких поведенческих рамках, в том числе постоянное давление со стороны окружающих, появляется прекрасная возможность увидеть, что представляет из себя человек на самом деле и во что он по-настоящему верит.

Приведенный выше параграф относится к утверждениям, которые трудно сказать вслух и трудно воспринимать, учитывая природу ситуации. Чем тяжелее ситуация, тем труднее представить столь оптимистический прогноз развития человека, – разве что этот прогноз звучит из уст того, кто сам прошел через подобное. Тогда его слова служат доказательством потенциальной силы человеческого духа и их нельзя отвергнуть как пустую банальность, сказанную ради того, чтобы облегчить чужие страдания, о которых сам говорящий и понятия не имеет.

Письмо Ребе именно такое – это честный рапорт с передовой линии битвы жизни со смертью, добра со злом, порядка с хаосом, долга с чувством самосохранения. Со страниц этого письма перед нами предстает личность, непоколебимо приверженная высшим ценностям, обладающая глубокой верой в Б-жественное Провидение, готовая к честному самоанализу даже в крайне тяжелых обстоятельствах. Личность, готовая учиться новому и находить позитивные возможности в любой, самой тяжелой ситуации. В этом – вся суть Ребе.

В тяжелых и трогательных историях этого периода жизни Ребе мы видим человека, который выполняет свою миссию по оказанию помощи собратьям-евреям и сохранению их связи с Б-гом и Торой на самом глубинном уровне, что бы ни стояло на его пути. И мы можем извлечь опыт не только из слов Ребе, но и из того, как он жил и что делал.

Первая кампания раздачи долларов

Во время Второй Мировой войны Ребе и Ребецен, как и миллионам терроризированных евреев Европы, пришлось покинуть свой дом. В 1933 году, вскоре после прихода нацистов к власти в Германии, они переехали из Берлина в Париж. В июне 1940 года, после немецкого вторжения, они бежали из Парижа в Виши, столицу неоккупированной части Франции.

Безопасность в Виши была весьма относительной. Для евреев жизнь в любой точке порабощенной нацистами Европы была крайне непредсказуемой и опасной. В гостиницах Виши встречали поток беспомощных беженцев отнюдь не с распростертыми объятиями. Чтобы войти в двери отеля, гость должен был доказать, что у него есть по крайней мере сто долларов – сумма, намного превышавшая скудные средства большинства беженцев.

У Ребе была единственная стодолларовая купюра, которую он, не колеблясь, использовал для помощи нуждающимся. Он выходил на многолюдные улицы в поисках беженцев и семей, которым было некуда идти. Он вручал семье купюру, чтобы они использовали ее как “пропуск”, и направлял их в отель, где он сам остановился. После того, как их впускали, они тайком возвращали банкноту Ребе и он тут же возвращался на улицы, заполненные беженцами, ищущими безопасного убежища.2

Эта история – пример месират нефеш, готовности к самопожертвованию, когда человек рискует жизнью ради святого дела. Не ограничиваясь собственной безопасностью, Ребе не раз рисковал свободой и жизнью ради других евреев. Святые усилия Ребе по спасению других, несмотря на грозившую ему самому опасность, дарили людям проблеск надежды и показывали, на что способен человеческий дух, движимый любовью.

Всегда оставался евреем

Вот еще один пример,3 когда Ребе продемонстрировал исключительную степень месират нефеш – на этот раз ради того, чтобы проявить еврейскую гордость даже перед лицом опасности и угроз. Еврейская гордость была тем качеством, которое Ребе стремился вселять в людей на протяжении всей своей жизни.

Находясь во время войны на юге Франции, рабби Йеѓуда-Арье Либерман подружился с Ребе и часто ходил с ним в шул. Как уже упоминалось, южной Францией в то время управляло правительство Виши – марионеточное пронацистское правительство, которое в лучшем случае проявляло терпимость к евреям. В конце концов, был принят закон, который требовал, чтобы все поголовно прошли регистрацию у новых властей, указав свое вероисповедание. По сути, это был закон, призванный облегчить нацистам поиск евреев.

Вскоре после того, как этот закон был введен, рав Либерман и Ребе отправились регистрироваться. По словам рабби Либермана, клерк посмотрел на Ребе и записал его просто “религиозным”. Ребе, как всегда внимательный, заметил это и настоял, чтобы его записали “религиозным евреем”, несмотря на всю опасность этого, ведь так нацистам было легче, не дай Б-г, найти и арестовать его.

Рав Либерман был поражен. Ребе не пожелал отделяться от своего еврейства, от своего бедствующего народа и от Б-га даже ненадолго, даже под угрозой жизни и безопасности.

Мы назвали его “месье”

Рабби Довид-Аарон Нойман живет со своей семьей в Вильямсбурге – районе на севере Бруклина. В ноябре 2013 года он рассказал удивительную историю, которая случилась с ним во время войны.

... Из-за всего этого хаоса и потрясений моей семье пришлось разделиться... Меня отправили в сиротский приют в Марселе. В приюте было около сорока-пятидесяти детей, многим из них по три-четыре года. Некоторые знали, что их родителей убили, другие не знали, что с ними случилось. Часто дети плакали и звали родителей, которых не было рядом. Шли дни, положение становилось все более отчаянным, а еды становилось все меньше и меньше. Многие дни мы оставались голодными.

И тогда, в начале лета 1941 года, нам стал помогать один человек. Мы не знали, как его зовут; мы называли его просто “месье” – это “господин” по-французски. Каждый день Месье приносил сумки хлеба – длинных французских багетов – и тунец или сардины, иногда еще картошку. Он оставался, пока каждый ребенок не поест.

Некоторые дети были так подавлены, что не хотели есть. Тогда Месье сажал их к себе на колени, рассказывал им сказки, пел им и кормил их из собственных рук. Он следил, чтобы все поели. С кем-то он садился рядом на пол и уговаривал поесть, даже кормил с ложки, если это было нужно. Он был как отец для этих несчастных малышей.

Он знал каждого ребенка по имени, хотя его имени мы так и не узнали. Мы любили его и с нетерпением ждали, когда он придет.

Месье приходил каждый день в течении нескольких недель. И я бы сказал, что многие дети, которые жили тогда в детском доме, обязаны ему жизнью. Если бы не он, меня, например, здесь бы не было.

В конце концов война закончилась и я вернулся в свою семью. Мы покинули Европу и начали жизнь заново. В 1957 г. я переехал в Нью-Йорк; именно тогда мой дядя предложил мне встретиться с Любавичским Ребе. Конечно, я согласился и договорился о времени аудиенции с секретарем Ребе.

В назначенный день я пришел в штаб-квартиру Хабада на Истерн Парквей, 770 и сел ждать. Я читал Теѓилим и глядел на нескончаемую вереницу мужчин и женщин из всех слоев общества, которые пришли повидаться с Ребе. Наконец мне сказали, что пришла моя очередь, и я вошел в кабинет Ребе.

Он улыбался, и сразу же поздоровался со мной:

– Дос из Довиделе! (Это же Давидка!)

“Откуда он знает, как меня зовут?” – подумал я – а потом чуть не потерял сознание: передо мной был “Месье”! Ребе был “Месье”! И он узнал меня раньше, чем я узнал его. Это было невероятно!”4

В таких проявлениях помощи и заботы мы можем увидеть признаки того, как растет роль Ребе как духовного лидера и защитника еврейского народа.

Были ли это черты характера, подобные тем, о которых говорил Ребе в приведенном выше письме и которые проявились в разгар военного безумия?

То, что Ребе через пятнадцать лет с первого взгляда узнал мальчика, ставшего уже мужчиной, красноречиво говорит о неизменном присутствии духа и широте души Ребе. Пронести в памяти лицо и имя одного из многих сирот сквозь годы войны и океаны истории – это просто поразительно!

Путь в Калабрию

Даже в те времена Ребе заботился не только о материальном состоянии евреев, но и о еврейских душах. Как мы увидим, он был готов рисковать жизнью, чтобы соблюдать Тору и мицвот на максимально высоком уровне, чего бы это ни стоило. Даже находясь в опасности, Ребе ни на йоту не ослаблял своей духовной целостности и исполнения религиозных законов.

Рабби Менахем Техтель был родом из Бельгии. С началом войны, в возрасте 18 лет, он бежал в Виши, где вместе с множеством других отчаявшихся евреев ждал, что будет дальше. Именно там он встретился с Ребе и стал свидетелем этой истории.

Хабадники очень разборчивы в том, какой этрог использовать для мицвы арбаа миним – заповеди о четырех видах растений – в праздник Суккот. В частности, они предпочитают этроги из итальянской Калабрии. В преддверии праздника Ребе собрался перейти границу, чтобы купить такой этрог.

В то страшное время каждый еврей старался стать невидимкой, опасаясь ареста, похищения или чего-нибудь похуже. В таких условиях пересечение границы представляло немыслимую опасность: быть пойманным пограничниками означало верную смерть.

Внезапно Ребе исчез, а через несколько дней так же внезапно вернулся, сияя от радости. Вопреки всем препятствиям, он пересек границу и вернулся с этрогом! Ребе не только смог выполнить заповедь на самом высоком уровне, но и помог сделать то же самое множеству евреев в Виши.5

Записные книжки Ребе

В обширной переписке Ребе и его примечаниях к различным хасидским текстам иногда встречаются ссылки на некие решимот, то есть “дневники”, или “записные книжки”. Долгое время никто не знал, что за решимот имел в виду Ребе. Через месяц после того, как Ребе покинул наш мир, тайна была раскрыта: в ящике стола в его комнате были обнаружены три блокнота.6

Записи в этих дневниках датируются от 1928 года, когда Ребе женился, до 1950 года – года смерти его тестя, после чего Ребе пришлось взять на себя руководство движением Хабад-Любавич. Эти 22 года сыграли огромную роль в формировании личности Ребе. А поскольку речь идет о периоде, предшествовавшем принятию на себя руководства, эти записные книжки дают нам возможность заглянуть во внутреннюю жизнь Ребе.

В этот период Ребе никогда не расставался со своими записными книжками. Он записывал в них свои изыскания и размышления даже в самых сложных обстоятельствах, включая эвакуацию из Берлина в 1933 г., побег из оккупированного нацистами Парижа в 1940 г. и последующие скитания в вишистской Франции и фашистской Испании. Одна запись, например, сделана в Лиссабоне в июне 1941 года, за день перед тем, как Ребе поднялся на борт корабля, который должен был спасти его из оккупированной нацистами Европы.

Поражает и вдохновляет то, что даже в те беспокойные и страшные времена Ребе не прерывал интенсивное творческое изучение Торы. Эта история окрашивает новым светом известный стих: “Она (Тора) – древо жизни для тех, кто держится за нее”.7

Каждая из этих историй – живой пример того, как Ребе реагировал на собственные проблемы, на свои скитания, опасности и тревоги. Непоколебимо веря в Б-жественную цель и добро, стоящие за каждым событием и каждым переживанием, какими бы тревожными они ни были, Ребе видел в каждом моменте своей жизни Б-жественное повеление и возможность – а, значит, и способность – изменить ситуацию к лучшему.

Лишь от нас зависит, сможем ли мы воплотить эти истины в нашей собственной жизни.