Мои родители родились в Польше и во время Второй мировой войны чудом попали в Женеву. Там они встретились и поженились, и там я родился в 1948 году.

В 1969 году, отучившись в английских и израильских йешивах, я поступил в Женевский университет на экономический факультет. Там я узнал о тяжелом положении советских евреев, которые не имели права ни соблюдать законы иудаизма, ни эмигрировать. В те времена это было горячей темой и многие организации по всему миру устраивали демонстрации и пытались повлиять на свои правительства, чтобы те оказали давление на Советский Союз с требованием отпустить евреев.

Именно по этим делам я и приехал в 1972 году в США. По прибытии я встретился с известным адвокатом по гражданским правам Натом Левиным. Он предложил мне использовать мои знания в экономике и провести расследование: что можно сделать, чтобы правительство Соединенных Штатов начало играть более активную роль в помощи советским евреям. Я отправился в библиотеку Конгресса и обнаружил, что в США уже есть закон, согласно которому можно помочь советским евреям, меняя условия торговли с Советским Союзом. Для такой цели этот закон еще не использовался.

Когда я нашел эту информацию, Нат Левин познакомил меня с сенатором Генри Скупом Джексоном, который был известен как непримиримый борец против антисемитизма. Я затратил немало усилий на опрос членов Конгрессаи на беседы с ними с целью заручиться их поддержкой, и наконец сенатор Джексон внес предложение о поправке к закону о торговле. Согласно этой поправке Советскому Союзу и другим странам советского блока, нарушающим или ограничивающим право своих граждан на свободную эмиграцию, отказывалось в статусе привилегированного торгового партнера. Цель поправки состояла в том, чтобы, ослабляя экономические отношения этих стран с другими государствами, подтолкнуть их к тому, чтобы дать евреям свободу.

Пока я занимался этими вопросами, подошло время осенних праздников. Вернуться в Швейцарию я еще не мог, и отец порекомендовал мне связаться с его знакомыми в Нью-Йорке. Вот так я провел Рош-Ашана и Йом-Кипур в Краун-Хайтсе с Хабадом, получив массу незабываемых впечатлений. Тогда же я поинтересовался, возможно ли получить у Ребе аудиенцию. Обычно в это время года Ребе посетителей не принимал, но для иностранных гостей вроде меня иногда делалось исключение. Я очень обрадовался такой возможности, которую рассматривал как большую честь.

Около 2-х или 3-х часов ночи меня пригласили в кабинет Ребе. Я решил обсудить с ним две темы – советское еврейство и еврейскую общину Женевы. Личные темы я решил не затрагивать. Но это я так решил. У Ребе, как оказалось, были свои планы на этот счет.

Первым делом я поинтересовался его мнением о моей деятельности в Вашингтоне. К моему изумлению, Ребе не дал одобрения на продолжение моих контактов с политическими деятелями. Ничего негативного он при этом не сказал, но отметил, что для меня более важным было бы помогать евреям в Советском Союзе на индивидуальной основе. Я удивился. Мне было трудно себе представить, как это можно осуществить с расстояния в тысячи миль. Мне казалось, что единственный доступный способ в такой ситуации – давить на советское правительство, но Ребе знал лучше и предсказал, что все мои усилия в этом направлении окажутся бесплодными. Лишь гораздо позже я понял, насколько он был прав. Сенатору Джексону понадобилось три года на то, чтобы провести свою поправку, и ему пришлось значительно выхолостить ее, прежде чем она была принята. И хотя со стороны США это был шаг в правильном направлении, поправка Джексона по большому счету практически не сыграла никакой роли в том, чтобы помочь евреям выехать из Советского Союза.

Ребе сказал мне: "Если вы действительно хотите помочь, я думаю, было бы неплохо, если бы вы съездили в Россию". Я не представлял себе, как это сделать. Я даже не был гражданином Швейцарии, у меня не было швейцарского паспорта. Все, что у меня было, это "лессепассе" – документ, позволяющий путешествовать по разным странам. Такой документ не давал никакой юридической защиты в случае ареста, если бы меня обвинили в какой-нибудь надуманной шпионской или антикоммунистической деятельности. Но Ребе внушил мне такую уверенность, что я отмел все мои опасения.

Второй темой, которую я поднял, это отсутствие хабадского посланника в Женеве. На это Ребе ответил историческим экскурсом в женевскую жизнь, и широта его знаний потрясла меня. Он отметил, что именно в Женеве начался раскол между католиками и протестантами, что именно в Женеве родился и вырос Жан-Жак Руссо, чьи писания стимулировали начало французской революции. Согласно Ребе все это демонстрировало, что Женева – город индивидуалистов, которых нелегко сбить с устоявшегося образа мыслей. Такое отношение не могло не повлиять на местных евреев, и хабадскому посланнику было бы очень трудно начать там работу.

В этом он был абсолютно прав. Например, я участвовал в попытках открыть еврейскую школу, и, хотя с финансированием проблем не возникло, идея встретила резкое неприятие у местных евреев. Лишь много лет спустя, когда хабадский посланник рав Мендель Певзнер наконец появился в Женеве, образ мыслей у женевских евреев начал понемногу меняться. И, на мой взгляд, в свете трудностей, с которыми ему пришлось столкнуться, и которые он сумел преодолеть, его успех иначе как невероятным не назовешь.

Выходя из кабинета Ребе, я чувствовал себя новым человеком. Я ощущал в себе невероятные, неведомо откуда появившиеся силы. Я чувствовал, что могу направить эти силы в различные виды деятельности, о которых ранее и не помышлял. Это чувство сопровождает меня до сих пор, более пятидесяти лет после той короткой встречи с Ребе.

Я прибыл из Женевы в Вашингтон, потому что полагал, что могу "изменить мир", но теперь понял, что подходил к вопросу не с той стороны. Поехав в Ленинград и помогая советским евреям напрямую, я сумел добиться более осязаемых результатов.

У меня заняло пару месяцев, чтобы организовать эту поездку. От секретаря Ребе я получил указания, включая имена тех, с кем мне предстояло встретиться. Имена следовало запомнить, поскольку записывать их было опасно. Я также взял с собой еврейские книги, чтобы раздать их. Я пробыл в Ленинграде менее недели, но миссию свою выполнил. Ходить на подпольные встречи с этими смелыми евреями было иногда страшно, но в то же время благодаря им я почувствовал себя духовно обогащенным. Я воочию видел, как они жили, как боролись за свое существование, и это произвело на меня неизгладимое впечатление.

Таким вот образом Ребе открыл мне глаза. Он не пытался сделать меня своим учеником. Вместо этого он позволил мне самому найти свой путь. Он умел увидеть потенциал человека и понимал, как помочь ему расти наилучшим образом. Именно это он сделал и для меня.

Перевод Якова Ханина