В 1970-х годах федеральное правительство выдвинуло требование к институтам стоматологии обеспечить преподавание курсов по новой системе стоматологического оборудования. Будучи студентом, я подумал, что это может быть интересно, и оказался одним из немногих, кто записался на этот курс. Институт я закончил в 1974 году, а новый курс больше не предлагался: видимо, в правительстве потеряли к нему интерес.

В 1982 году я был доцентом и преподавал клиническую стоматологию в Колумбийском университете, работал в Пресвитерианской больнице и занимался частной практикой. Мне нравилось преподавать, но зарплата оставалась низкой – никто не берется за преподавание ради денег, – а у меня уже было четверо детей и ипотека, вот и приходилось работать на трех работах.

Примерно тогда же в правительстве возродился интерес к тому самому стоматологическому оборудованию, и появились предложения хорошо оплачиваемых должностей для преподавателей этого предмета. Факультет стоматологии Колумбийского университета пригласил доктора Бернарда Толпина, известного стоматолога, у которого был опыт заявок на субсидии, и начался поиск дантистов, имеющих необходимую подготовку, чтобы открыть на факультете отделение обучения этой системе.

Поскольку я оказался единственным в университете, кто был знаком с предметом, я полностью соответствовал требованиям, которые предъявлялись к кандидатам. Я подал заявление, доктор Толпин провел со мной интервью, и мы чудесно поладили. Я даже подумал, что он сразу же возьмет меня на работу, но он вместо этого пообещал держать меня в курсе. Шло время, я часто сталкивался с ним, он приветствовал меня, как старого друга, но предложения работы так и не поступало.

Однажды в тот период мне позвонил мой дядя, Йеуда Кринский, который работал в секретариате Любавичского Ребе. Он сказал, что Ребе спрашивает: из тех ли я хасидов, которые обращаются к Ребе только в том случае, когда у них появляются проблемы?

Мои личные отношения с Ребе начались еще с той поры, когда я учился в средней школе в Бостоне, и наш класс побывал в Краун-Хайтсе на субботу. Поездка оставила незабываемое впечатление! 770 был набит под завязку, но я помню, как внезапно открылся проход, по которому Ребе прошел к своему месту, после чего проход исчез. Это был первый фарбренген, на котором я побывал, и голос Ребе оставил у меня след в душе, хотя я не очень-то хорошо понимал идиш. А пение! Это пение возносило тебя и уносило в заоблачные дали!

Собственно, годы спустя, когда я преподавал стоматологию, одна из медсестер спросила меня, бывал ли я когда-нибудь под кайфом. Я вспомнил этот фарбренген и ответил: "Не фармакологически".

Моя первая личная встреча с Ребе произошла перед свадьбой моей старшей сестры, когда жених присоединился к нашей семье на аудиенции у Ребе. Я очень нервничал и поэтому мало что помню, за исключением пронзительного взгляда прекрасных глаз Ребе, того, как он, против наших ожиданий, протянул руку на прощанье, когда мы собрались уходить, и одной вещи, которую он сказал моему будущему шурину.

Тот имел звание раввина, а также только что закончил колледж. Но теперь, когда он должен был вот-вот жениться, он беспокоился, что у него все еще нет работы. Ответ Ребе остается в моем сознании до сего дня: "Б-г обеспечивает средствами к существованию три миллиарда людей. Он может обеспечить еще парочку".

Я иногда писал Ребе, хотя и не очень часто. Я не хотел беспокоить его, и когда писал, старался использовать как можно меньше слов.

Когда мне позвонил мой дядя и сообщил, что Ребе спрашивал обо мне, я решил, что мне следует немедленно написать ему, хотя и не очень представлял себе, о чем. Но Ребе хотел, чтобы я был, что называется, на связи, и я сел и составил короткое письмо, в котором упомянул, чем занимаются моя жена и дети, перечислил мои работы и сообщил о новой, более привлекательной преподавательской должности, которую надеялся получить.

Проходили недели, которые превращались в месяцы, а я все ждал предложения о работе. А потом в один прекрасный день я увидел, как доктор Толпин водит по коридорам молодого человека, одетого с иголочки, показывает ему что где, представляет встречным и поперечным.

– Кто этот парень? – спросил я.

– А, это дантист из Флориды, подает заявление на работу в новом отделении.

Итак, доктор Толпин снова проводил интервью на эту должность. Признаюсь, меня это задело очень сильно. Я разочаровался в докторе Толпине, был очень зол на него. Он практически предложил мне эту должность, а теперь снова интервьюировал кандидатов на нее! Я уже не мог себе представить работу под его началом. Я был в таком гневе, что даже не хотел на него смотреть. "Как я могу работать у такого человека?!" – объяснял я знакомым свое ощущение.

А затем, некоторое время спустя, в воскресенье утром мне позвонил дядя и сказал, что у него есть для меня ответ Ребе.

– Ответ на что? – удивился я.

– Ты что, не писал ему в последнее время?

– Уже несколько месяцев, как не писал.

– И ты ни о чем не спрашивал?

– Нет. Последний раз рассказал семейные новости.

– Ну, в любом случае у меня есть для тебя ответ: "Соглашайся на работу в стоматологическом отделении".

Я был в полном недоумении.

– Да там нету никакой работы!

Я совершенно не понимал, что происходит. Но на следующее утро, в понедельник, мне позвонил доктор Толпин.

– Ну и трудно же до тебя добраться! – воскликнул он. – Я пытался до тебя дозвониться еще с четверга! Федеральная субсидия наконец одобрена, и я могу начать найм на работу! Ты еще заинтересован?

После секундного замешательства все, что я смог из себя выдавить, это:

– Ээ... Да!

Я был так зол на него, что если бы Ребе не сказал мне соглашаться на работу, я бы ответил: "Нет!" Но после этого странного разговора в воскресенье утром...

Несколько лет я проработал в этом отделении со всеми сопутствующими страховками и компенсационными выплатами под руководством доктора Толпина, который оказался замечательным начальником. Во всей моей преподавательской карьере это были самые лучшие годы.

Перевод Якова Ханина