Я выросла в Южной Африке, куда приехала из Англии в девятилетнем возрасте вместе с моими родителями. Они были неевреями, христианами-пресвитерианами. Я же в результате духовных поисков оказалась в Израиле и в 1965-м году приняла иудаизм и стала еврейкой в возрасте двадцати пяти лет, а вскоре после этого вышла замуж. Мы оба работали в центре психического здоровья "Шаар Менаше" неподалеку от Хайфы, мой муж – психиатром, а я – социальным работником.

Поначалу я воспринимала иудаизм с большим энтузиазмом, но в результате общения и споров со множеством нерелигиозных евреев, которые засыпали меня каверзными вопросами по поводу моего соблюдения заповедей, я запуталась в собственных представлениях о мире и меня начали одолевать сомнения.

К счастью, спустя два года мы переехали в Южную Африку. Там, познакомившись с хабадниками, я сумела восстановить мою веру и снова начала соблюдать заповеди. И тогда мне захотелось встретиться с Ребе. Впервые мне удалось это сделать в 1972-м году.

Перед аудиенцией я написала ему письмо. Мне было сказано, что письмо следует ограничить одной страницей, но мне так много надо было сказать, у меня было так много вопросов, что, для того, чтобы выполнить это требование, мне пришлось писать чуть ли не микроскопическими буквами. Когда я отдала это письмо Ребе, он был вынужден достать увеличительное стекло, чтобы прочитать его.

Помимо прочего, я хотела знать, могу ли я еще считаться еврейкой, не дисквалифицировал ли меня каким-либо образом перерыв в моем соблюдении заповедей.

Ребе посмотрел на меня так, словно видел меня насквозь. Из его глаз словно лился свет. Мне казалось, он видит мою душу. А затем он заговорил. Упомянув, что решение раввинского суда Хайфы абсолютно правомочно в глазах еврейского закона, он сказал:

– Ты безусловно можешь считать себя еврейкой. Более того, ты обязана. А уж насколько хорошей еврейкой ты будешь – зависит от тебя.

– Я хочу на сто процентов, – ответила я.

Затем Ребе спросил:

– А что твой муж думает о твоем соблюдении Торы?

Я объяснила, что мой муж, приехав в Южную Африку, тоже стал все соблюдать, и ему это нравится.

Мой следующий вопрос касался моих занятий. Я тогда работала над диссертацией на степень магистра в психологии и раздумывала, не пойти ли мне дальше, на докторскую степень. Ребе одобрил это, заметив, что докторат важен, как он выразился, "для престижа". Услышав это, я удивилась и спросила:

– Я прочитала множество упоминаний в хасидском учении о том, какое первостепенное значение имеют скромность и смирение. Не будет ли погоня за престижем неправильной мотивацией?

– Я имею в виду, – ответил Ребе, – что, когда еврей обратится к тебе за советом, он или она прислушаются к нему с большей вероятностью, если ты будешь доктором наук. Поэтому я сказал, что докторат важен для престижа.

Отсюда разговор плавно перешел к вопросам о моих обязанностях по отношению к пациентам, которым я давала рекомендации по лечению. Ребе упомянул тех, кто сомневается в ценности жизни. Он посоветовал мне говорить моим еврейским пациентам, что после Катастрофы, после убийства миллионов из нашего народа, на каждом из тех, кто сегодня жив, лежит двойная обязанность. Они должны жить не только за себя, но и за тех, кого нет сегодня с нами. Когда они осознают это, их собственное смятение утихнет.

Что же до моих нееврейских пациентов, как сказал Ребе, я должна довести до их понимания, что у них есть обязанности по отношению к этому миру. Согласно Торе, неевреи должны соблюдать семь заповедей детей Ноаха. Эти заповеди запрещают идолопоклонство, богохульство, убийство, прелюбодеяние, воровство и жестокость по отношению к животным, а также требуют установления справедливых судов. Ребе подчеркнул, что на каждом еврее лежит обязанность учить неевреев этим законам.

Говоря о неевреях, я упомянула одного моего пациента, который собирался покончить жизнь самоубийством, но я сумела доставить его вовремя в лечебницу, сохранив ему жизнь. Потом он пришел ко мне и сказал: "Я жив благодаря тебе. А теперь дай мне что-нибудь, ради чего жить". Я не знала, что ему ответить.

"Скажи ему, что он часть мира Всевышнего, – сказал Ребе. – Это означает, что он должен держать ответ перед Ним. Вообще, имея дело с суицидальными пациентами, ты как психолог должна помочь им понять, что самоубийство – то же самое, что убийство. Наши тела не принадлежат нам. Они не наши. И мы не имеем права наносить нашим телам вред никоим образом, и уж конечно же не должны лишать их жизни".

Тогда я призналась, что веду себя довольно жестко по отношению к собственному телу: дважды в неделю подвергаю его посту. Ребе это не одобрил. Он сказал, что как евреи мы обязаны поститься сутки дважды в год: в Йом-Кипур и в Тиша-Беав, – и еще четыре раза – в пост Эстер, пост Гедальи и в памятные даты 17-го Тамуза и 10-го Тевета – от зари до выхода звезд. "Все, что более этого, – сказал он – непродуктивно. Если ты хочешь себе в чем-либо отказать с целью покаяния, выбери себе что-то одно, что ты очень любишь, к чему тебя сильно тянет. Отказывать себе в этом более трудно, чем просто не есть в течение шести часов. Но только не делай из этого обет. Брать на себя обет тоже непродуктивно".

Я сказала, что уже взяла обет не есть два раза в неделю. "Сегодня же обратись к раввину, чтобы он отменил твой обет, – сказал Ребе. – Сегодня же!"

Я также призналась, что встаю посреди ночи, чтобы изучать Тору. Я чувствовала, что это меняет всю мою жизнь, и очень жалела, если мне не хватало сил встать вовремя.

– Если бы ты не лишала себя сна, разве не могла бы ты делать больше добра? Не исключаешь ли ты этим себя из мира? – спросил Ребе.

– Но разве человек не обновляет свои силы такой самоизоляцией? – возразила я. – Ведь каждому нужно время как для объединения с другими, так и для самоизоляции!

Ребе не стал с этим спорить.

– Если тебе это нравится, – сказал он, – и это не влияет отрицательно ни на твое здоровье, ни на твои семейные отношения, продолжай.

Мы также обсудили мою диссертацию. Ребе сказал, что не одобряет глубокое изучение вопросов религии, которое потребовало бы от меня погружения в их теологию. Более того, тот, кто будет читать мою диссертацию, запутается. Последовав его совету, я сменила тему.

Под конец аудиенции Ребе дал мне благословение и сказал, что с нетерпением ждет, когда сможет прочитать мою диссертацию.

Спустя три года, работая уже над докторской диссертацией, я снова приехала на аудиенцию. И снова Ребе отметил, что мне не следует заниматься нееврейскими философиями. "Ты можешь быть сильна в своей вере, – сказал он, – но те, кто будут читать диссертацию, не настолько сильны, и твои писания могут сбить их с толку".

Более того, он посоветовал мне не забывать о всех моих читателях. Он сказал, что я не должна писать только для евреев. Его совет был детальным и точным: "О чем бы ты ни писала, на первых страницах не упоминай ни Тору, ни иудаизм, чтобы не оттолкнуть других. Начинай с универсального подхода и только потом, когда читателю станет ясна твоя компетентность и ты завоюешь его доверие, можно будет предлагать более глубокие идеи".

Тогда я удивилась, ведь докторскую диссертацию читают очень немногие. Но позднее я начала писать книги для широкого круга читателей, как евреев, так и неевреев, опубликовала множество более узкопрофессиональных работ, а также популярные книги для взрослых и детей, и тогда его предвидение стало для меня очевидным. Я также осознала мудрость его совета.

Впрочем, все его советы были мудрыми, давались с чуткостью, проницательностью и в конечном итоге меняли всю жизнь человека.

Перевод Якова Ханина