В 1935-м году моя семья покинула родной городок Ларисса, расположенный неподалеку от Салоник в Греции, и поселилась в святом городе Иерусалиме. Это произошло в середине школьного года, и ни одна школа не хотела меня принимать. Наконец мои родители нашли курдского раввина, хахама (мудреца) Фатала, который согласился обучать меня, несмотря на то, что я не знал иврит. Я был тихим семилетним мальчиком и побаивался этого нового раввина. Моя мать сказала: "Дайте моему сыну стул, посадите в уголке. Пускай он там сидит. Он не будет никому мешать, но под конец года он будет знать иврит". Хахам Фатал так и сделал, и ожидания моей матери вскоре оправдались.

Позже я поступил в более современную школу, затем получил стипендию в средней школе при Еврейском университете, а в 1948-м году закончил институт учителей имени Давида Йеллина. В то время я был офицером Хаганы, подпольной еврейской военной организации, и обучал новобранцев, которые после провозглашения независимости стали воинами израильской армии.

Оставив армию, я стал работать учителем, в основном преподавая детям, иммигрировавшим из Северной Африки и стран Ближнего Востока. Потом меня назначили директором школы, и в этом качестве я работал несколько лет, а затем отправился учиться в Колумбийский университет. После того, как я получил степень магистра, меня пригласили на работу помощником израильского министра образования. В министерстве я работал в течение тридцати лет.

В 1971-м году министром образования был Игаль Алон. Он был героем войны, бывшим генералом. После Шестидневной войны он рассказал мне о своем плане. Этот план стал известен как "план Алона" и заключался в том, чтобы вернуть какие-то земли Иордании, сохраняя израильский контроль за границами. "Когда у нас будет мир, – сказал мне Алон, – я хотел бы, чтобы вся полоса земли от долины Иордана на севере и до Хеврона оставалась под израильским суверенитетом".

В его план входила постройка поселения на холме, с которого просматривался Хеврон, но не в самом Хевроне. Для этого ему нужно было, чтобы там жило множество людей.

"Отправляйся к Ребе, – дал он мне указание, – убеди его послать туда тысячу молодых семей". Его идея состояла в том, чтобы мы привезли их в Израиль, поселили в районе Хеврона и покрывали бы их расходы, как это делается в отношении тех, кто постоянно занят изучением Торы. Хабадская община Хеврона была почти полностью вырезана во время погрома в 1929-м году, но Алон хотел вернуть Хабад назад. Он полагал, что такое полное энтузиазма движение, как Хабад, вдохновит множество других присоединиться к ним.

Я полетел в Нью-Йорк и из аэропорта на такси сразу же поехал в 770, где меня направили в комнату ожидания. Посетители один за другим заходили в кабинет Ребе и выходили оттуда. Кто-то из помощников Ребе предложил мне стакан кофе, поскольку я не спал целые сутки и еще не пришел в себя от долгого перелета.

В 3 часа утра меня пригласили в неярко освещенный кабинет Ребе. Когда я вошел, он поднялся и пожал мне руку, а затем мы уселись у него за столом. Как мне показалось, он хотел создать тихую, уединенную атмосферу, в которой двое могут открыто и искренне беседовать, но со своей стороны я ощущал благоговейный страх, смешанный с возбуждением.

После того, как я сказал, что являюсь представителем Игаля Алона из министерства образования, он расспросил меня об Алоне и о министерстве. Он не задавал много вопросов, но хотел знать, чем мы занимаемся в области образования. Мы обсудили план Алона, который Ребе не одобрил. Он полагал, что евреи должны иметь возможность жить в самом Хевроне.

Во время моего следующего визита, а также и во время третьего посещения Ребе мы уже говорили только об образовании. Он хотел знать, что происходит в этой области, а я был рад, что могу быть ему полезен.

Моя третья встреча с ним состоялась в конце 70-х. Я уже некоторое время был начальником управления в министерстве. Однажды ко мне в кабинет зашел молодой хабадник и сообщил, что Ребе хочет меня видеть, и в следующий мой приезд в Америку я отправился к нему. Встреча была очень теплой. К тому времени мы уже были знакомы, и, когда я зашел в кабинет, он улыбнулся мне, если можно так выразиться, как старому другу, и я почувствовал себя легко. К тому же я уже привык к позднему времени аудиенций.

В те дни все большей проблемой становились наркотики, и он хотел поговорить об этом. Молодежь, в основном, курила гашиш, но в их среде циркулировали и таблетки. Их привозили контрабандисты из Ливана и Египта, а позже они стали приходить и из Южной Америки. В Израиле их предлагали в школах.

Ребе постучал по столу и сказал: "Меня беспокоят наркотики в вашей школьной системе, и я хочу обсудить, что мы вместе можем сделать, чтобы искоренить эту проблему".

Особенно его беспокоила армия. "Арабы пытаются распространять наркотики в израильской армии", – предостерег он и подчеркнул, что мы обязаны удержать израильскую молодежь от наркотиков прежде, чем они пойдут в армию. "Если не справиться с этой чумой, – заявил он, – я боюсь, мы подвергаем риску безопасность Израиля".

Я был полностью с ним согласен. Я подробно рассказал ему обо всем происходящем, о том, что мы предпринимали, но он полагал, что этого недостаточно. Я также сообщил ему, что мы сформировали межведомственный комитет, который заручился поддержкой нескольких министров в том, чтобы полиция имела возможность оказывать давление на распространителей наркотиков и чтобы благотворительные организации выявляли семьи, нуждающиеся в помощи, а мы, ответственные за образование, объясняли бы молодежи риск, связанный с употреблением наркотиков. Ребе выразил свое одобрение. Он попросил меня продолжать прилагать все усилия в этой борьбе по возвращении домой, а затем вернуться и доложить ему о результатах. К сожалению, больше я с ним не встречался, но ощущал, что помимо моей работы под началом министра Зевулуна Хаммера, я еще отвечал перед как бы супер-министром, который требовал от меня отчета.

Я чувствовал, что его заботило образование каждого ребенка в системе. Он беспокоился о том, как преподают учителя, как учатся ученики, о поведении. Он хотел, чтобы я был для него источником информации и каналом влияния. Он говорил: "Я хочу бороться с наркотиками через тебя, я хочу просвещать учителей через тебя".

Перевод Якова Ханина