Одиннадцатого Нисана 1982-го года Ребе исполнялось 80 лет. Естественно, все его хасиды хотели приехать в Нью-Йорк, чтобы отпраздновать эту дату и присутствовать на фарбренгенах, которые проведет Ребе в честь такого события. Проблема состояла в том, что все хотели приехать, но не все могли. Некоторые хасиды даже написали Ребе, как они ужасно себя чувствуют из-за того, что не могут себе этого позволить. Или у них не было денег на билеты, или же из-за того, что вскоре наступал Песах.

И за несколько недель Ребе объявил, что только ради его дня рожденья никто не должен приезжать. Подобные запреты не были в новинку. Посланникам в других странах, таким, как, например, мои родители во Франции, Ребе давал разрешение приезжать раз в два года. На визит в любое другое время требовалось особое разрешение. Но на случай, если бы наше присутствие на восьмидесятилетии Ребе вызвало вопросы, у моей семьи был прекрасный предлог для приезда: моя Бар-Мицва выпадала на следующий день после дня рождения Ребе – на двенадцатое Нисана. Сам я находился в Нью-Йорке, а не в Париже, так что мои родители и другие французские хасиды прибывали не на день рождения Ребе, а на Бар-Мицву Менделя Азимова!

Это было невероятно! В воскресенье вечером Ребе провел фарбренген, который затянулся на всю ночь, а ведь это уже была ночь моей Бар-Мицвы! Когда фарбренген закончился, Ребе объявил, что хочет поблагодарить собравшихся и будет раздавать экземпляры книги "Тания" каждому присутствующему. Он закончил раздавать их к шести утра, а после этого меня в первый раз вызвали к Торе. По окончании утренней молитвы наша семья устроила еще один фарбренген чтобы отпраздновать мою Бар-Мицву.

Во Францию мы возвращались с огромным зарядом энергии. Перед возвращением домой наша семья навестила Ребецин Хаю-Мушку, жену Ребе. Моя мать была близка с ней и нередко, находясь в Нью-Йорке, получала от нее приглашение в гости. В тот год мама взяла меня с собой, и Ребецин дала мне благословение в честь моей Бар-Мицвы.

Чуть ли не в самом начале нашего визита речь зашла о запрете Ребе на приезд по поводу его дня рождения. "Залман Яффе только что тут был, – сказала Ребецин. – Я сказала ему, что на близких друзей это правило не распространяется". Залман Яффе был хасидом из Манчестера. Он тоже решил приехать, несмотря на запрет Ребе, но сомневался, правильно ли он поступил. Мы поняли, что поступили правильно: кто не приехал, тот не приехал, но тот, кто приехал, может считаться "другом" Ребе и Ребецин.

Настоящий друг познается не только в радости, но и в трудные времена, насколько он может поддержать в тяжелый час, как это было несколько лет спустя. 1986-й год для Хабада был очень и очень тяжелым. Дело касалось библиотеки Ребе. Она принадлежала Предыдущему Ребе, который владел огромным собранием книг и рукописей. После того, как он вернул свою святую душу Создателю, библиотека перешла к Ребе. В 1985-м году обнаружилось, что из библиотеки пропадают книги, что их ворует племянник Ребе. Он оспаривал право Ребе на эти книги, а по большому счету он не признавал законности права Ребе быть Ребе.

Дело было передано в суд. Ребе принимал всю ситуацию очень близко к сердцу. Помимо прочего, это проявлялось в том, насколько часто он стал ездить на Оэль – место упокоения Предыдущего Ребе. Обычно он ездил туда два раза в месяц и по особым случаям. Но когда начались слушания в суде, Ребе стал посещать Оэль каждый день. Значение этих поездок трудно переоценить. Оэль – место великой святости, место упокоения не просто тестя Ребе, но того, кто был Ребе для самого Ребе. И Ребе затрачивал огромные усилия на каждый свой визит туда. Во-первых, перед поездкой он окунался в микву. Затем он ехал в Квинс, где находится кладбище, и проводил там долгие часы, не присаживаясь ни на секунду. Затем он возвращался в 770 на молитву, зачастую поздно вечером. Имейте в виду, в те дни, когда он бывал на Оэле, он ничего не ел и прерывал свой пост только после вечерней молитвы. А на следующий день все повторялось снова. И на следующий день. И на следующий.

Для хасидов видеть это было очень тяжело. Мы беспокоились о здоровье Ребе и хотели поддержать его в этой духовной борьбе. Мы старались сделать все возможное, чтобы поднять ему настроение. Я учился тогда в Любавичской йешиве в Лондоне. Каждый день, пока продолжались слушания в суде, мы вставали на полтора часа раньше, чем обычно, и читали всю книгу Псалмов. Мы взяли на себя обязательство посвящать больше времени изучению Торы, особенно учениям Ребе, а также пытались предпринять и другие действия. Таким образом мы хотели порадовать Ребе.

Той зимой 1986-го года мой отец, рав Шмуэль Азимов, отправился на несколько дней из Франции в Нью-Йорк. Он присутствовал в зале суда, когда начались слушания, и на него это произвело удручающее впечатление. "Это же не только хасиды сидят перед судьей! – восклицал он. – Это самого Ребе таким образом тащат в суд!"

Мысль о том, что Ребе бросили вызов в суде, не давала отцу покоя. Вернувшись, он решил сделать что-нибудь, чтобы облегчить боль Ребе. Однажды на исходе субботы в Париже он пригласил всех хасидов города на большое собрание. И на этом собрании он призвал каждого сделать что-нибудь дополнительное в отношении кампаний Ребе по распространению заповедей: помочь большему количеству людей возложить тфилин, прикрепить мезузы к косякам дверей в их домах, зажечь ханукальные меноры и так далее.

Поздно ночью отец составил полный отчет о фарбренгене. Он записал имена всех участников и напротив каждого имени отметил, какие обязательства каждый из участников взял на себя на этом собрании.

Следующий день был воскресенье. Как всегда, перед поездкой на Оэль Ребе пошел в микву, а затем вернулся в 770, откуда он должен был направиться на кладбище "Монтефиоре" в Квинсе. Но прежде чем он вышел из 770, к нему подошел его секретарь рав Биньомин Кляйн и вручил ему отчет моего отца. Ребе внимательно прочитал отчет, повернулся к раву Кляйну и сказал: "Сегодня на Оэль ехать не обязательно".

Больше никаких объяснений он не дал. Все, что мы знали, это что планы резко поменялись, и Ребе остался в Краун-Хайтсе. К всеобщему изумлению, послеполуденная молитва была проведена вовремя. Для хасидов это был важный урок: когда добавляешь в исполнении добрых дел и берешь на себя хорошие обязательства в Париже, влияние ощущается даже в Нью-Йорке. Мой отец неоднократно использовал эту идею, чтобы показать, как любой может помочь Ребе в его миссии и привести Мошиаха.

Перевод Якова Ханина