Будучи хасидом Хабада, на протяжении многих лет я не раз встречался с Ребе, и он дал мне немало советов как в отношении моей личной жизни, так и в отношении изучения Торы и молитвы, а также касательно просветительской деятельности. Прежде всего я хотел бы рассказать, что он мне советовал о том, как наиболее эффективно распространять хасидское учение.

В 1966-м году, учась в йешиве в Нью-Йорке, я познакомился с моей будущей женой, и когда мы приняли решение пожениться, на следующем фарбренгене я подошел к Ребе с бутылкой водки в руке и сообщил ему радостные вести. Ребе налил водку в свой стакан, в мой стакан, пожелал мне "Лехаим веливраха" ("Жизни и благословения!"), а затем дал мне указания насчет того, о чем я должен говорить, когда мы будем отмечать "ворт" – наше обручение.

В Хабаде принято, что во время празднования обручения жених повторяет наизусть маамар – хасидский трактат, обсуждающий глубокие мистические интерпретации Писания. Этот раздел еврейского учения называется "нистар" – "скрытое". Но Ребе сказал мне, что я должен кроме маамара обсудить также "ниглэ" ("раскрытое") – объяснить какую-либо тему еврейского учения в ее законодательном аспекте. Обычно на хабадском праздновании обручения это не делают.

"Если тебя будут критиковать за отступление от обычая, скажи им, что действуешь по моему указанию", – добавил он. Когда я начал отходить, Ребе подозвал меня к себе еще раз и сказал: "Но подготовься как следует".

Моя жена происходит из литовской нехасидской семьи. На праздновании обручения со стороны невесты присутствовало много раввинов и знатоков Торы, включая одного из их родственников, весьма уважаемого рава. Судя по всему, он вынес вполне положительное впечатление о моей речи на тему "ниглэ". Позже учителя моей йешивы доложили Ребе, который хотел услышать, как прошло празднование, что литовский раввин был удивлен, когда я стал обсуждать законодательные вопросы. Его приятно поразило, что я даже упомянул Рогачевского гаона – одного из величайших знатоков еврейского учения в 20-м веке, известного своей гениальностью. Ребе улыбнулся и заметил: "Чему тут удивляться? Рогачевский был одним из наших". Ребе имел в виду, что Рогачевский гаон происходил из семьи любавичских хасидов.

После свадьбы мы с женой вернулись в Израиль, где я, согласно указаниям Ребе, должен был учиться в коллеле – йешиве для женатых. Однажды на Хануку мы отправились в Иерусалим к моим родителям. В то же самое время у них гостил директор Талмудического института Гэйтсхеда – известной литовской йешивы. Когда разговор зашел о Торе, меня попросили что-нибудь сказать. Я пересказал одну из бесед Ребе на тему Тании – основополагающего труда хасидизма Хабад. В той беседе Ребе подробно разбирал, что означает единство еврея и Всевышнего, достигаемое посредством изучения Торы, особенно изучения "нистар" – скрытых, мистических аспектов еврейского учения, "великое единство, не сравнимое ни с каким другим единством".

Когда я в следующий раз встретился с Ребе, я мимоходом упомянул этот эпизод в своем письме, которое составил перед аудиенцией. Я не думал, что Ребе обратит на это внимание, и ошибся. "Говорил ли ты также на темы ниглэ?" – спросил он, а когда я ответил отрицательно, Ребе сказал: "Очень жаль. Это могло бы приблизить директора йешивы к хасидскому учению, тем самым приблизив окончательное Избавление". И Ребе дал мне указание написать директору Гэйтсхедкой йешивы письмо и затронуть в письме вопросы "ниглэ".

Естественно, я так и сделал. Написал большое письму на тему "мицвот црихот кавана" – требует ли исполнение заповедей сознательного намерения их исполнять, или достаточно лишь физическое исполнение.

Вся эта история научила меня, что "распространение источников хасидизма" следует делать в манере, приемлемой для той или иной аудитории. И по сей день я всегда говорю ученикам в моей йешиве: "Вы обязаны блестяще знать раскрытые части еврейского учения. И если у вас это получится, помимо самого знания, вы легче сможете приблизить других к скрытым аспектам Торы, к хасидскому учению".

В начале 1969-го года нам посчастливилось войти в число первых пяти семей, которым Ребе доверил основание квартала Нахалат Ар Хабад в Кирьят-Малахи. Когда множество репатриантов из Грузии поселились в Кирьят-Малахи, мы начали среди них просветительскую деятельность, стали давать уроки Торы, организовывать фарбренгены – хасидские застолья. У нас не было собственной синагоги. Мы молились в их синагоге, использовали их молитвенники, распевали их субботние напевы. Все это делалось в соответствии с указаниями Ребе устанавливать отношения с братьями-евреями на основе того, что им уже знакомо и привычно.

Спустя несколько лет мне предложили пойти в новый коллель, открывавшийся в Нацерет Иллит. С одобрения Ребе я принял приглашение. Поначалу я был единственным хабдником, учившимся в этом коллеле, но со временем появились и другие. Расписание у нас было таким: по утрам мы изучали Тору, а по вечерам занимались просветительской деятельностью в нашем районе. Это оказалось непросто: религиозных по соседству было мало, а большинство нерелигиозных жителей, включая местную власть, не отличались дружелюбием. Когда я написал Ребе об этом, он ответил: "Можно практически гарантировать, что, если ты не будешь отвлекаться на вопросы политики, тебя все будут любить". И это еще раз показало, с какой чуткостью Ребе относился к чувствам тех, с кем он имел дело.

В 1977-м году я получил предложение стать раввином в Кфар-Таворе. Когда я написал об этом Ребе, он ответил: "Если ты будешь руководить общиной согласно своду еврейских законов, можешь принимать предложение". Ребе имел в виду, что раввину приходится попадать в затруднительное положение, сталкиваться со сложными ситуациями в самых разных отношениях, и Ребе давал свое согласие на то, чтобы я принял это предложение, только при одном условии: я принимал твердое решение ни в коем случае не идти на компромисс в вопросах еврейского закона.

Чтобы не задеть чувства любого еврея, Ребе готов был на многое, но никогда не шел на компромисс относительно принципов Торы.

Перевод Якова Ханина