В главе Торы "Микец" описывается, по всей видимости, впервые в истории человечества, один из любимых приемов органов правопорядка всех времен и народов: в ходе предварительных следственных действий подследственным подбрасывается то, что нужно найти (как сказано: "А мой кубок, кубок серебряный, положи сверху в кошель младшему" Брейшит, 44:1), чтобы затем, в ходе задержания и обыска с нескрываемым удовольствием поинтересоваться: "А если найду?" И предложить понятым быть максимально внимательными, как сказано: "Встань, преследуй мужей! И настигни их и скажи им: "Почему вы отплатили злом за добро? Ведь это то, из чего пьет мой господин, и он гадает, гадает на нем? Зло явили вы тем, что содеяли?"", Брейшит, 44:4-5. Кто не читал и не совсем понимает, о чем речь, обязательно почитайте (первая половина 44-ой главы книги Брейшит). Для самых ленивых: Йосеф Прекрасный (скрывающийся под маской премьер-министра Египта) поручает своему сыну и доверенному лицу Менаше Йосифовичу Яковлеву подбросить кубок, транслирующий картинку со всех камер слежения по всему Египту в переметную суму своего родного брата Биньямина с целью устроения провокации, на предмет проверки реакции иноутробных братьев. Подробности – по ссылке.

Как же реагируют братья? "И сказали они ему: "Зачем говорить моему господину подобные речи? Халила для твоих рабов содеять подобное!"" Халила – слово еврейское. И непереводимое. Точнее, многовариантно переводимое. Но все варианты нуждаются в более или менее пространном пояснении.

Поэтому Раши, во-первых, считает нужным его истолковать (что уже указывает на то, что в данном контексте оно требует объяснения). А во-вторых, предлагает два объяснения (что указывает на то, что первое не дает ответ на некоторую часть вопросов, зато эти ответы дает второе объяснение, правда, при этом оставляя без ответа первые).

Итак, Раши пишет: "Для нас это (т. е. кража кубка) профанация, в значении "нечто позорящее". А Онкелос переводит на арамейский как "милость (для рабов твоих)" (хас, חס): "Милость Пресвятого, Благословен Он, к рабам твоим, в том, что Он оберегает нас от совершения подобного". И в Талмуде часто фигурирует выражение "хас вешалом" (חס ושלום, что означает "милость и мир (да ниспошлет нам Всевышний, уберегши от того-то)"". (А в наше время ивритоязычные и нахватавшиеся от них евреи гораздо чаще пользуются тавтологией (по мнению Онкелоса тут) "хас ве-халила" – "милостивая милость да будет ниспослана нам Всевышним".)

Выше, в главе "Вайера", по ходу спора праотца Авраама со Всевышним касательно судьбы Содома, Авраам прибегает к аргументу: "Халила для Тебя делать сему подобное, умертвить праведного с преступным, и будет праведный, как преступный. Халила для Тебя такое. Судья над всею землей не содеет суда правого?!" (Брейшит, 18:25).

И там Раши, толкуя слово "халила", пишет так: "Для Тебя это профанация. Люди скажут: "Таков Его обычай: с лица земли стереть всех, праведных и преступных". Мол, так поступил Ты и с поколением Потопа, и с поколением Вавилонской башни".

Интересное дело. В разделе "Вайера" слово "халила" встречается в тексте Пятикнижия впервые. И было бы логичным все, что есть в нем, требующего объяснения, там и растолковать. Но, как мы видим, там Раши ограничивается лаконичным и однозначным комментарием. В нашем же разделе, к толкованию слова "профанация" он добавляет уточнение: не какая попало профанация, а именно оскорбительная и унизительная. А во-вторых, добавляет второй вариант, основанный на переводе Онкелоса. Почему, спрашивается, именно сейчас?

Напрашивающийся ответ: в разных контекстах слово "халила" не только переводится по-разному, но и означает разное. Поэтому Раши и толкует его по-разному, в зависимости от контекста (хотя иногда толкования относительно близки). (Кстати, обратим внимание на освященные традицией переводы слова "халила". Онкелос, переводит слова стиха: "Халила для Тебя делать", – как "Слишком истинен закон Твой, чтобы делать", а слова стиха: "Халила для твоих рабов", – как уже упоминалось, как "милость (для рабов твоих)". А Йонатан бен Узиэль в "Вайера" переводит "халила" как профанация (как Раши в обоих своих комментариях), а в "Микец" – как "милость". Очевидно, и вдохновенные Свыше переводчики на арамейский считали, что речь о двух разных "халилах".) И разница очевидна: Авраам говорит о "профанном" для Всевышнего, а сыновья Яакова – о профанном для людей.

Для Всевышнего нет и не может быть "профанного". Он – только абсолютная и незамутненная святость, во что бы ни трансформировался Б-жественный свет, сжимаясь (если переводить каббалистический термин дословно). Не потому что для Всевышнего, не дай Б-г, есть что-то невозможное или недоступное, но исключительно потому, что такова воля Всевышнего: чтобы мирское ("профанное") было, прости Г-споди, трансцендентно Ему, Благословен Он. (Разумеется, все выражения вроде "Всевышний не может", "Всевышний не должен" и особенно "Для Всевышнего недопустимо" (а это то, что, фактически, говорит Авраам, по мнению классических комментаторов Пятикнижия) требует глубокого и подробного объяснения. Но поскольку ни места, ни времени на него нет, ограничимся констатацией того, что все это условно и в переводе на ограниченный до полной неуклюжести человечий язык.) Поэтому, для того, чтобы объяснить, почему оно для Всевышнего – со всеми оговорками – немыслимо и невозможно, достаточно упомянуть, что оно является профанацией. А профанация с Б-жественным (по крайней мере, на уровне проявления Б-жественного в мироздании) несовместима. Поэтому и добавить тут нечего.

В ситуации же между Менаше и его дядями, речь шла о людях и о мире людей. А в этом мире "профанация" (в значении "десакрализация", "конвертация в мирское" или даже еще проще – просто мирское, занятие мирским) – дело житейское, рутинное. На Менаше (точнее, на порученца управляющего Египтом, которого видели в нем сыновья Яакова) такой аргумент, как "да это же нечто мирское!", никак не мог произвести впечатление. Вся его и всех его знакомых жизнь – это мирское, даже если они – жрецы и т. д. И что теперь не жить, если это мирское? Поэтому Раши вынужден добавить тут: "профанация", в значении "нечто позорящее". Т. е. в контексте их разговора, "мирское для нас" следует понимать, как "мирское, а значит, недостойное нас", "мирское, а значит позорное для нас". Или даже более того: "мирское, а это – не по понятиям!"

Но если подумать, такой ответ – ответ только для человека, говорящего на языке Яакова и его сыновей. Т. е. как раз для Менаше. Но сыновья Яакова, повторим, не видят перед собой Менаше, не знают о его существовании. Перед ними – египетский опричник. И с ними нужно говорить на его языке. Т. е. давать на лапу. И даже если не на лапу, если это против ваших убеждений, то уж точно не пытаться объяснить ему, что интересоваться мирским – это унизительно и недостойно человека!

Мало того. Сыновья Яакова не сказали прямым текстом "мирское, в значении унизительное". Они сказали "халила", вкладывая в это слово значение "мирское, а значит, унизительное". Может даже интонационно передали, евреи это умеют. Или даже фыркнули. Т. е. дали понять, что для них занятие чем угодно мирским – равноценно краже кубков в особо крупных размерах. То, что это так и есть, еще не повод рассказывать об этом египтянам, особенно когда те при исполнении. Ибо не в коня корм: не поймет мент из таких сложносочиненных слов ничего, кроме того, что его сейчас обидели и выставили дураком. Снова опять. А дальше последствия.

Поэтому Раши находит нужным предложить второе объяснение, снимающее эту проблему. Чтобы выходило, что, с одной стороны, сыны Яакова объясняют дознавателю, почему они вне подозрений, а со второй, делают это, не оскорбив собеседника так, чтобы тот это понял. Поэтому он предлагает версию Онкелоса: "Милость Пресвятого, Благословен Он, к рабам твоим, в том, что Он оберегает нас от совершения подобного". Проще говоря, "мы не могли украсть, потому что Всевышний, в милости своей, хранит нас от подобного". Иными словами, "мы бы, может, и украли, да Б-г не дает". Это уже понятнее. При условии, что следователь верит в Б-га и Его к вам особо милостивое отношение. Или же если, как в случае с сыновьями Яакова, вы обладаете неотразимой харизмой, неотразимой силой убеждения, и, главное, неотразимой силой истинной верности правде (как сказано: "Слова правды – ни с чем не спутаешь", Сота, 9б).

Почему же это гораздо более близкое, на первый взгляд, к прямому смыслу слов Писания, убедительное и психологически достоверное толкование Раши приводит только вторым, дополнительным? Судя по всему, нигде больше в Писании (ни в одном из семнадцати остальных случаев его употребления) слово "халила" в значении "милость" не используется. По крайней мере, нет ни одного места, где оно не могло бы быть истолковано не как "милость". Что вынуждает Раши апеллировать к Талмуду, в котором халила – это "милость" сплошь и рядом.

Урок, который каждому еврею следует извлечь из рассмотренного комментария Раши, как объясняет Алтер Ребе в "Тора Ор" (в начале раздела "Вайера"), заключается в том, есть частные аспекты, которые присутствуют в служении одних евреев или категорий евреев и могут отсутствовать (точнее присутствовать в гомеопатических дозах) в служении других. Как это было с сыновьями Яакова и произошедшими от них коленами, каждое из которых входило в Храм через свои врата, рознясь от прочих. А есть вещи глобальные, общееврейские, унаследованные от трех праотцов, Авраама, Ицхака и Яакова (именуемых праотцами как раз за то, что печать их влияния отпечатана в душе каждого еврея). К таким глобальным аспектам служения относится, например, любовь ко Всевышнему (наследие Авраама), трепет перед Всевышним (наследие Ицхака) и способность гармонично их шейкировать (наследие Яакова).

Из того, что все колена (присутствовавший Менаше может считаться сразу и за Менаше, и за Эфраима) провозглашают, что занятие мирским для них – позор и унижение, можно заключить что такое отношение к мирскому – тема как раз общееврейская и всенародная. Наследие всей общины Яакова.

Каждый еврей должен знать, помнить и ощущать, что его мир – это мир святости. А мир материального – не просто чужд нам, а прям чужд-чужд. До отвращения. И входить с ним в интеракцию для нас – буквально духовная пытка. Так что для него пойти на это по собственному почину (не по Б-жьей воле) – нечто абсолютно невообразимое. Настолько, что это даже менту понятно. Причем, это самоощущение не должно оставаться невыраженным. Оно должно, в метафорическом смысле слова, высказываться, как было совсем не метафорически высказано сыновьями Яакова посланнику Йосефа. Причем выражено в такой форме, чтобы и до египетского мента дошло, и он поверил в это не меньше вашего (больше у него все равно не получится).

Да, Тора заповедует евреям: "Шесть дней работайте", – исполнение чего требует от них спуска в мир материального и полного контакта с ним (поэтому будни на еврейском языке называются "холь", т. е. корнем, от которого происходит "хулин" ("мирское") и "хилуль" ("осквернение") и "халила"). Но, это следует делать так, чтобы еврей, не дай Б-г, не опускался сам до уровня мирского, но наоборот, возвышали мирское до своего уровня, уровня имманентной святости. Посредством следования повелениям "Да будут все поступки твои во имя Небес" (Пиркей Авот, 2:12) и "На всех путях твоих познавай Его" (Мишлей, 3:6).

Эта еврейская способность связана с наличием у них Б-жественной души. Выше мы упоминали, что и трансформируясь в самые низшие формы творений, в материальное и даже ниже того, в мирское и даже запретное, становясь источником их жизненности, Б-жественный свет остается незамутненным в своей святости и чистоте. Настолько, что мирского для него объективно не существует (поэтому Авраам подчеркивает: "Халила для Тебя делать сему подобное… Халила для Тебя, Судья над всею землей..." Первое "халила", без ненужных титулов – это про уровни Б-жественного, которые бесконечно выше Творения. Второе – про уровни Б-жественного, являющиеся непосредственным источником Творения (Судья над всею землей). И на том, и на другом уровнях халила опускаться до профанации. Б-жественные души – носители ДНК бесконечного Б-жественного света (как сказано: "Б-жественная душа – буквально, часть Б-га", Тания, гл. 2). Способность не замарываться мирским у них в крови.

Но, естественным образом, схема работает до тех пор, пока соблюдаются правила эксплуатации и мы сами не делаем ничего для того, чтобы запятнать свою Б-жественную душу. А если, не дай Б-г, делаем, что-то не богоугодное, то тем открываем мирскому (позорному!) доступ к своему астральному телу и т. д. И наоборот, если мир начинает на нас влиять, если с нами начинает происходить нечто, чему халила произойти с нами – это верный знак того, что мы…что с нами…что нам есть что исправить в себе, прежде чем все вернется в богоугодную норму.

Что возвращает нас к сюжету главы "Микец". В определенном смысле, цепочку событий, непосредственно приведших к спуску Яакова и его сыновей в Египет (и последующему рабству) стала история с чашей Йосефа. Само то, что сыновья Яакова, пусть даже непредумышленно, смогли увезти чужое (и не нужно было никаких чудес и явного небесного заступничества для того, чтобы избежать этого, достаточно было просто перед отправкой проверить, все ли время их багаж оставался при них), послужило сигналом и свидетельством того, что пора собираться на исправительные работы. По всей вероятности, такова была цель Йосефа (он же знал, со слов отца, что изгнание, по условиям договора между Всевышним и Авраамом, неизбежно, и периодически проверял, не пора ли; этим объясняются многие его поступки). А Яаков так точно понял намек. И поэтому начал активно готовиться, оттягивая неизбежное, как мог (у Яакова и Йосефа – разные функции, поэтому и реагируют они на одно и то же по-разному, каждый в соответствии со своим духовным складом и т. д.).

Вот-вот должен прийти Машиах. Что напоминает нам о том, что цель любого Изгнания и спуска – только Избавление и подъем. Конечно, было бы очень стильно, если бы Машиах пришел в заслугу того, что все мы полностью реабилитировали свою душевную систему и вернули своим Б-жественным душам стопроцентный КПД и полный контроль над прочими составляющими наших личностей. Но пока все идет к тому, что будет наоборот: это благодаря приходу Машиаха наши души вернут себе товарный вид. Главное – чтобы уже пришел.

(Авторизированное изложение беседы Любавичского Ребе, "Ликутей сихот" т. 15, стр. 387-392.)