Объясняя соседство упоминаний в главе "Экев" разбиения скрижалей и смерти первосвященника Аарона, брата Моше, наши мудрецы говорят, что это указание на то, что "в глазах Всевышнего смерть праведников тяжела, как разбитие скрижалей" (ИТ, Йома, 1:1).

Когда наша святая Тора, Тора Истины, говорит о сходстве между двумя явлениями, речь идет о полном и сущностном сходстве. Т.е. в нашем случае сходство между "разбиением скрижалей" и "смертью праведников" не ограничивается тем, что и одно и другое "тяжело в глазах Всевышнего". И даже не сводится к тому, что и одно и другое тяжелы в глазах Всевышнего в равной мере. Все гораздо глубже.

А там, где есть сходство в главном, оно непременно проявится и в деталях. Вот и хотелось бы понять: в чем сущностное сходство между разбиением скрижалей и смертью праведников? И в каких деталях это сходство находит свое выражение?

Что касается разбиения первых скрижалей, то, хотя это, безусловно, трагическое и тяжелое в глазах Всевышнего происшествие (см. "Мишне Тора", Законы постов, 5:2), однако у него есть и позитивный аспект. Как известно (см. Раши к Бемидбар, 10:33), когда сыны Израиля выступали на войну, их сопровождал ковчег, в котором лежали обломки первых скрижалей. На первый взгляд, странно: обломки скрижалей – напоминание о грехе. И не о каком-нибудь, а о грехе золотого тельца, о котором сказано (ВТ, Санегедрин, 102б), что во всяком бедствии, обрушивающемся на народ Израиля, есть доля расплаты за грех золотого тельца. Так зачем же евреям, выходя на войну, т. е., по определению, подвергаясь смертельной опасности, тащить с собой то, что напоминает о самом тяжком их прегрешении? Разве не логичнее было бы взять с собой что-нибудь менее провокационное? Тем более, что прямым текстом сказано: "Когда выступишь станом против врагов твоих, то берегись всего дурного" (Дварим, 23:10).

Значит есть в обломках первых скрижалей нечто, символизирующее заслуги еврейского народа и способное спасти и защитить вышедших на войну. (Если кому-то формальной логики мало и необходим авторитетный источник, в котором бы это было сказано прямым текстом, то. см. комментарий Рамбана к ВТ, Бава Батра, 14б, на слова "Сказал ему"). Причем, когда мы говорим о "вышедших на войну" в те времена, когда на войну ходили с ковчегом – мы говорим об абсолютных праведниках (см. Бааль Атурим к Дварим, 21:10). И, соответственно, о заслугах, которые могли пригодиться абсолютным праведникам!

А теперь вернемся к параллели со смертью праведников. Если в разбитии скрижалей было (и осталось в обломках) нечто позитивное настолько, чтобы служить защитой выступающим на войну, значит нечто подобное должно быть и в смерти праведников.

(К слову сказать, когда в мидрашах – а мы обсуждаем цитату именно из мидраша, говорится "тяжело", совсем не обязательно имеется в виду "плохо". Наоборот, скорее имеется в виду нечто хорошее, но трудновыполнимое (не для Всесильного конечно, но если считать в у.е.). Как сказано в ВТ, Сота, 2а о рассечении моря и сведении пар во вторые браки. Так что слова "в глазах Всевышнего смерть праведников тяжела, как разбитие скрижалей" нужно скорее понимать, как "в глазах Всевышнего смерть праведников сложна, как разбитие скрижалей", а не как "в глазах Всевышнего смерть праведников ужасна, как разбитие скрижалей").

Итак, вопрос: что хорошего (и заодно что сложного) в разбиении скрижалей и смерти праведников?

О первых скрижалях сказано (Шмот, 32:16): "А скрижали – деяние Б-жье они; и письмо – письмо Б-жье оно, начертано на скрижалях". Т.е. сразу два в одном: и "деяние Б-жье они" и "письмо Б-жье оно". И несмотря на такую плотность достоинств, сказано в "Авот дэрабби Натан" (2), что Моше увидел, как написанное упархивает со скрижалей, задался вопросом: "Как это я передам сынам Израиля скрижали, которые, суть, ничто?" – схватил их и разбил.

Спрашивается: да, после того, как написанное упорхнуло, скрижали лишились значимости носителя "письма Б-жьего". Но они в полной мере остались "деянием Б-жьим". Как мог Моше назвать деяние Б-жье "суть ничем"? Да и если они стали "суть ничем". Может, это достаточная причина, чтобы не передавать их сынам Израиля, но зачем же непременно разбивать? Почему бы не сохранить? На память. В назидание. На всякий случай, в конце концов.

Чтобы был понятен ответ, приведем пример. Сырье – любое сырье, даже самое ценное – невосприимчиво к ритуальной нечистоте. Таков закон Торы. И только после того, как из него создается (окончательно и полностью) сосуд, тот обретает восприимчивость. И уже не лишается ее, даже если что-то там отломалось, прохудилось и т. п. Т.е. если сосуд стал ритуально нечистым, он нечистым и остается (пока его ритуально же ни очистят, если такая опция существует), несмотря на то, что лишается своего "совершенства". Ломается, проще говоря. Но, если разбить сосуд в куски (не функциональные), то те обретут ритуальную чистоту (и невосприимчивость к нечистоте).

Вообще-то скрижали – каменные. А камень не воспринимает нечистоту, даже превратившись в изделие из камня. Это не говоря уже о том, что ниспосылаемое с Небес, по определению, чисто (см. ВТ, Сангедрин, 59б). Особенно, когда речь идет о "деянии Б-жьем". Однако лишившись своего содержания, скрижали утратили тот уровень значимости, ради которого они должны были быть переданы еврейскому народу и помещены в ковчег. Схватив их (и таким образом получив в свое распоряжение) и разбив, Моше вернул им исходное совершенство.

Другими словами, написанное на скрижалях не было написанным, а было выгравированным (прорезанным насквозь). Т.е. текст был частью самих скрижалей. Т.е. "письмо Б-жье" стало частью (содержательной частью!) "деяния Б-жьего". И после того, как "деяние" лишилось достоинства "писания" (написанное "упорхнуло"), оно стало "суть ничем" – относительно того, чем они были, пока написанное оставалось на них.

(Наверное, стоит пояснить, что, когда говорится об "упорхнувших буквах", не имеется в виду, что выгравированное затянулось камнем и т. п. Иначе было бы сказано не "суть ничто", а просто "ничто". Упорхнул дух святости. Т.е. мидраш о том, что главным, сущностным, в скрижалях был именно этот дух. И без него они полностью обесценились).

Человек подобен скрижалям в том смысле, что и он состоит из "деяния Б-жьего" (форма, сосуд, тело) и "писания Б-жьего" (содержание, содержимое, душа). И как скрижали, хотя они и обладали ценностью "деяния Б-жьего" до того, как на них появились облаченные духом святости письмена, после того, как эти письмена на них появились, они этой собственной ценности лишились. Так и человек, хотя его тело в момент зачатия и первое время после самоценно, после того, как душа облачается в него, утрачивает его. И лишившись души, становится, извините за выражение, трупом. А уж когда речь идет о праведниках, жизнь которых, в принципе, не материальна, но духовна: вера, трепет и любовь (ко Всевышнему).

Вот мы и нашли то сущностное общее, что объединяет скрижали и праведников: и у этих, и у тех духовное начало, облачившись в материальный объект, стало определяющим его сущность и его существование как таковых.

Обломки первых скрижалей символизируют потребность в самосовершенствовании: будучи "деянием Б-жьим", скрижали нуждались в разбиении. Ибо без облаченности святым духом их существование теряло смысл: они стали "суть ничто".

Первые кто пошел на войну в сопровождении обломков скрижалей были евреи поколения пустыни. Те, кто (порвав, для разминки, мидьян и т. д.) отправились на главную из заповеданных войн – на захват (не соплежуйское "освобождение" (хотя и на него тоже), а на захват) Земли Обетованной. Они были полными праведниками, готовыми исполнить заповедь в точности. Дополнительная мотивация им была нужна для того, чтобы не ограничиться формальными рамками, но выйти за их пределы максимально далеко. В идеале, не только захватить земли всех десяти народов, но и заставить все человечество следовать воле Творца и исполнять семь заповедей, данных потомком Ноаха. И шире – превратить-таки наш мир в жилище Всевышнего.

Формулируя общее правило служения: нельзя удовлетворяться достигнутым на ниве служения Творцу. Никогда. Даже достигнув уровня праведника. Даже высших уровней праведности. Слава Б-гу, в служении Всевышнему потолка роста не существует вовсе.

Праведников это касается особенно. Ведь о них сказано нашими мудрецами в конце трактата Брахот, что нет им покоя ни на этом свете, ни на том, ибо "идут они от чертога к чертогу" (Теилим, 84:8). От духовного свершения к духовному свершению. В жизни и после смерти. После смерти (избавившись от материальной оболочки) даже больше, чем при жизни. И особенно – в годовщину смерти.

Тут вот какой механизм. Для того, чтобы подняться на новую духовную ступень, необходимо для себя обесценить предыдущую. Ту, что уже достигнута. Чтобы создать мотивацию.

А идеальная форма обесценивания – смерть.

За год, как известно, душа проходит полный цикл своего развития и переходит на принципиально новый уровень. Отталкиваясь от достигнутого за отчетный годовой период и т. д. Это-то мы и отмечаем и в день рождения, и в годовщину смерти: переход в следующий духовный класс.

На этой неделе (20-го ава) мы отмечаем годовщину смерти великого праведника и знатока Торы, рабби Леви-Ицхака Шнеерсона, главного раввина Екатеринослава (Днепр), отца главы нашего поколения. Рабби Леви-Ицхак скончался, находясь в ссылке, куда он был отправлен большевиками, и похоронен в Алма-Ате.

В книге "Хинух" (410) сказано, что страдания изгнания подобны страданиям смерти. Ибо человек лишается привычного окружения, меняет его на окружение чужаков и т. д. Разница в том, что смерть, если уж приходит, наступает быстро. А ссылка длится долгие годы. Так что соблюдение заповедей и изучение Торы в условиях ссылки – само по себе огромный духовный подвиг.

И как сказано в "Пиркей Авот" (5:21): "Вознаграждение соответствует степени страданий". Душа праведника, претерпевшего все тяготы ссылки и не давшего им повлиять на свое служение, удостаивается соответствующего вознесения. Вкупе с вознесением, которого она удостаивается со смертью. Ну, и всем, кто связан с праведником, изучает его труды, чтит его память, жертвует на связанные с памятью о нем проекты и т. д., перепадает понемногу.

Все изгнания еврейского народа начались с изгнания Адама и Хавы из рая после греха Древа Познания. И закончатся только с приходом Машиаха. После того, как работа будет-таки сделана, и этот мир, пройдя через все этапы, от сотворения, через грехопадение и последующее искупление-очищение (в изгнании) – к избавлению.

Машиах должен прийти вот-вот. В целом все сделано. Осталось только надраивать и надраивать пуговицы, говоря словами популярной хасидской метафоры. А это значит – прыгать и прыгать выше головы. Силы для чего мы получаем от осознания незначительности того, что уже достигнуто, в сравнении с тем, чего заслуживают Небеса.

А когда Машиах придет – вот тогда можно будет расслабиться и получать удовольствие. Ни мигом раньше.

(Авторизированное изложение беседы Любавичского Ребе, "Ликутей сихот" т. 14, стр. 32-36.)