В 1973-м году новоизбранный мэр Нью-Йорка Эйбрахам Бим назначил меня главой городского отдела помощи страдающим от наркозависимости. Таким образом, я стал первым религиозным евреем, возглавлявшим большое городское агенство. В обязанности нашей организации входило развитие превентивных программ, направленных на удержание молодежи от наркотиков, а также программ лечения от наркотической и алкогольной зависимости.

Вскоре после моего назначения я получил аудиенцию у Любавичского Ребе. Я видел его и раньше, присутствовал на многих фарбренгенах, но сейчас я хотел лично поговорить с ним о моей должности работника городского управления, о том, как мне совмещать мое еврейство с ролью чиновника на государственной службе.

Ребе сделал упор на одной из моих обязанностей: не забывать про евреев.

– Но мое агенство занимается наркоманами, – сказал я ему, – теми, кто употребляет героин, кокаин, марихуану, алкоголь. Это не еврейская проблема.

– И еврейская тоже, – возразил Ребе. – Есть множество евреев с наркозависимостью, и вы должны позаботиться о них в первую очередь.

– Но ведь на самом же деле это в основном нееврейская проблема, – повторил я.

– Есть эта проблема и у евреев, – сказал Ребе. – И вы должны позаботиться о евреях в первую очередь. Если вы проявите Аават Исраэль – любовь к своему народу, – неевреи будут вас уважать еще больше. Они увидят, что вы не стесняетесь того, кто вы есть.

Он начал объяснять более подробно и сказал, что, конечно же, я обязан заботиться обо всех, следить за тем, чтобы наша служба помогала и евреям, и неевреям. Но в рамках этих программ, сказал он, я не должен стесняться помогать евреям. Зачастую евреи, работающие в правительстве, лезут из кожи вон, лишь бы не помогать другим евреям, ошибочно полагая, что так они будут выглядеть беспристрастными. В истории было немало примеров, когда евреи, обладавшие властью, не только не помогали другим евреям, но даже вредили им. И Ребе подчеркнул, что я должен избегать подобного подхода. Естественно, я должен помогать всем. Но я не должен забывать евреев, и тем более я не должен им вредить.

Я последовал его совету. В 1974-5 годах, когда в Нью-Йорке разразился бюджетный кризис, я воплощал указание Ребе. Мы лишились десятков миллионов долларов, которые ранее планировалось реализовать в наших программах. Это означало, что множество людей потеряли работу, и нашлось немало тех, кто был очень мной недоволен. Они говорили мне: "Закрывай свои еврейские программы". Но я отвечал: "Не буду. Мое отношение ко всем будет одинаковым, не больше и не меньше. Сокращения в бюджете будут одинаковыми для всех".

На меня злились страшным образом. Когда я приходил на совещания, на меня кричали, мне угрожали, даже обещали убить меня. А так как у некоторых из них было криминальное прошлое, морально мне приходилось очень нелегко. Очень и очень нелегко. Но я всегда помнил, что мне сказал Ребе: мне не о чем беспокоиться, покуда я забочусь о евреях, и в конце концов неевреи будут меня больше уважать за это.

И действительно, после того, как я оставил эту работу, несколько начальников отделов пришли ко мне и сказали: "Мы хотели бы выразить наше уважение к вам за то, что вы не уступили, не сломались под всеобщим давлением, не склонились перед волной протестов. Мы уважали вас за то, что вы не забывали о вашей религии, о вашем народе".

В 1977-м году меня назначили судьей в уголовном суде, а еще через три года – в Верховном суде штата Нью-Йорк. Спустя какое-то время после этого я стоял в очереди к Ребе, когда он раздавал доллары, чтобы побуждать людей жертвовать на благотворительные цели. Когда я подошел к нему, он сказал: "Надеюсь, что однажды вы будете не только судьей в Верховном суде штата, но и судьей в Санъэдрине – еврейском верховном суде".

Мой брат работал окулистом, и время от времени к нему обращались, когда Ребе требовалась помощь со зрением. И каждый раз, когда я виделся с Ребе – в очереди за долларами или на фарбренгене, – он говорил мне: "Как поживаете, судья Хорнбласс, и как поживает ваш брат доктор?" А моему брату он говорил: "Как поживаете, доктор Хорнбласс, и как поживает ваш брат судья?"

Однажды, в феврале 1992-го года – кажется, это был последний раз, когда он раздавал доллары, – Ребе посмотрел на меня и сказал: "О, текияс шофар!", – что означает трубление в рог в Рош-Ашана. Я подумал, что, может быть, из-за его слабого зрения, он меня не узнал, и не мог понять, что он имел в виду. Однако моя фамилия – Хорнбласс – означает "трубящий в рог", и в моей семье все мужчины, начиная с моего прадеда и включая меня и моих сыновей, всегда трубили в шофар в Рош-Ашана. Но слова Ребе были мне непонятны, пока я не встретил раввина Зеева Каца, габая – старосту – синагоги в штаб-квартире Хабада. Он сказал мне:

– Может быть, вы помните меня? Моя мать в прошлый Рош-Ашана была пациентом в больнице Слоун Кеттеринг, и вы приходили трубить для нее в шофар.

И тут меня как током дернуло:

– А Ребе, часом, не знал об этом?

– Да, я сообщил ему, – ответил он.

– А когда вы сообили ему?

– Сразу после Рош-Ашана.

И спустя пять месяцев Ребе вспомнил об этом!

Таков был Ребе. Он обладал феноменальной памятью. А также феноменальной способностью видеть будущее и дать совершенно точный совет. Каждый раз, когда я видел его, его глаза зачаровывали меня. Казалось, они видят что-то за пределами этого мира. В его присутствии я ощущал, что нахожусь рядом с источником великой духовной мощи, великаном среди людей.

Перевод Якова Ханина