В конце 60-х-начале 70-х я часто принимал приглашения выступать с лекциями в различных организациях, включая престижные университеты. Ребе знал об этом, поэтому я не всегда докладывал ему о приглашениях и о том, принял я какое-либо из них или отклонил.

Однажды со мной связался декан факультета еврейской философии Нью-Йоркского университета в Манхэттене. Он предложил мне прочитать лекцию. Мы договорились о дате и времени выступления, декан факультета занялся рекламой, пригласил ректора университета, а также множество религиозных знаменитостей.

За несколько недель до выступления я пришел на аудиенцию к Ребе. Среди прочего я упомянул, что буду читать лекцию в Нью-Йоркском университете. Ребе поинтересовался, будут ли мужчины и женщины сидеть раздельно, и я ответил, что все будут сидеть вместе. Ребе дал мне указание не читать лекцию.

После аудиенции я позвонил декану и сообщил, что я – последователь Любавичского Ребе, который дал мне указание не читать лекцию, и, хотя я изначально дал согласие ее читать, вынужден теперь отказаться. Естественно, декан был очень недоволен. Он попросил меня передать весь мой разговор с Ребе, и я сообщил ему о проблеме с тем, что мужчины и женщины будут сидеть вместе. Однако, учитывая, что я ранее согласился читать лекцию, я чувствовал себя в ответе за то затруднительное положение, в которое он попал, и предложил организовать для него аудиенцию у Ребе, на которой он мог сам все выяснить.

"Ребе – фанатик с замшелыми взглядами! – яростно воскликнул декан. – В наше время, когда мы можем гордиться равенством, порядочностью в обществе!.. Я отказываюсь говорить с ним или с кем-либо еще, кто держится за эти пережитки суеверий! Женщины – это не второсортные существа! Что это за сегрегация?!"

Учитывая, что приглашения уже были разосланы и почетные гости, включая ректора, изъявили желание присутствовать, декан попросил меня прислать мою речь в письменном виде. Он собирался зачитать мое выступление, объявив, что я не смог приехать.

Я согласился, записал свой доклад, прислал ему. Он позвонил мне и сказал, что речь замечательная, и он очень доволен.

Затем он попросил меня пересмотреть мое решение, поскольку полагал, что если я сам расскажу все, что написал в докладе, это произведет на аудиторию неизгладимое впечатление, а это в свою очередь со временем поможет развитию и продвижению различных проектов на благо еврейского народа. Я сказал ему: "Спасибо на добром слове", – но объяснил, что, будучи хасидом, не могу нарушить указания Ребе. Под конец я снова предложил ему самому поговорить с Ребе. К моему удивлению, на этот раз он согласился.

Некоторое время мы ждали в секретариате, а затем в назначенный час подошли к кабинету Ребе. Когда мы вошли, он, увидев Ребе, остолбенел. Я чуть ли не за руку должен был подвести его к столу и усадить на стул.

После того, как он попросил Ребе позволить мне прочесть лекцию, которая, по его словам, "без сомнения принесет большую пользу, учитывая количество почетных и влиятельных гостей, ожидающихся в аудитории", Ребе спросил:

– На какую тему рав Мангель собирается говорить?

– О еврейской философии, – ответил декан.

– Для ваших гостей, – сказал Ребе, – будет более полезно послушать о семи законах Ноя – заповедях, которые Всевышний дал неевреям.

Декан пришел в такое негодование, что выпалил:

– Семь законов Ноя – пережиток древности! Общество уже давно обогнало их!

– В современном обществе едят омаров, – спокойно заметил Ребе. – Вы хоть представляете себе, как их готовят? Берут живого омара и заживо его варят! Это чудовищная жестокость. И это вы называете прогрессом?

Декан явно был потрясен этим ответом. Сказать ему было нечего, и он вышел, понурив голову.

За дверью он сказал мне: "Я встречался с президентами и премьер-министрами, я видел самых разных религиозных лидеров, но никогда еще я не чувствовал себя настолько пораженным страхом, как сейчас, когда я вошел в кабинет Ребе и увидел его. И я понимаю, что Ребе – религиозный еврей и не ест омаров, а я не соблюдаю заповеди и ем их, причем с удовольствием. И никогда я не задумывался, как их готовят. А теперь я понимаю, что он прав, и это на самом деле жестоко и показывает, что до прогресса, которым мы могли бы гордиться, нам еще очень далеко. Так что я беру назад мои слова о том, что Ребе фанатик, а мы за прогресс".

Р-н Мангель добавил следующее: "Очевидно, Ребе хотел, чтобы этот декан задумался о возвращении к иудаизму, посмотрел на Тору с другой точки зрения. И для того, чтобы декан пришел на аудиенцию и услышал слова, заставившие его задуматься, Ребе дал мне указание отказаться от выступления. Иначе мне трудно объяснить то, что вскоре после этого Ребе дал мне благословение на лекции в университетах".

Перевод Якова Ханина