В 5693-ем году 20-е мархешвана, годовщина дня рождения пятого Любавического Ребе, Ребе Рашаба, выпало на субботу, в которую читали главу "Вайера". В ту субботу его сын, Ребе Раяц (шестой Любавический Ребе) рассказал своему зятю и будущему преемнику, очень характерную историю о своем святом отце.

Произошла она в день, когда будущему Ребе Рашабу исполнилось, предположительно, пять лет. В этот день мать Рашаба, ребецн Ривка привела сына (как все дочери и невестки Ребе Цемах Цедека в дни рождения своих детей) к Ребе Цемах Цедеку получать особое благословение.

Маленький и очень впечатлительный мальчик, оказавшись перед своим дедушкой – одним из величайших знатоков Торы, праведников и чудотворцев (последнее – не по доброй воле), главой десятков тысяч хасидов – расплакался.

Казалось бы что может быть естественнее и непосредственнее? И о чем, казалось бы, говорить? На наше счастье, Ребе Цемах Цедек лучше знал и выше ценил своих внуков, чем среднестатистический дедушка. Так что ситуация получила развитие.

После того как внук немного успокоился, дедушка осторожно поинтересовался о причине слез. Выяснилось, что в хедере Рашабу и его одноклассникам рассказывали о том, что, согласно сказанному в начале главы "Вайера", праотцу Аврааму явился Всевышний. И маленькому Рашабу стало до слез обидно, что Аврааму – да, а ему Рашабу – нет.

Как объяснил Ребе Раяц, ответ Цемах Цедека сам Рашаб запомнил неточно. А другие присутствовавшие приводили его позже в двух вариантах.

Вариант первый: когда девяносто девятилетний еврей решает, что ему следует сделать себе обрезание, он заслуживает того, чтобы Всевышний явился ему.

Вариант второй: когда девяносто девятилетний еврей-праведник, решает, что ему следует сделать себе обрезание, он заслуживает того, чтобы Всевышний явился ему.

Главная идея, согласно обоим вариантам, заключается в том, что даже когда речь идет о девяносто девятилетнем старце – и не просто прожившем столько-то лет, но наполнившем их подлинным содержанием, посвятившем всех их напряженному и самоотверженному служению Всевышнему, – и тому необходимо сделать обрезание.

Разумеется, в этом смысле имеется в виду, в первую очередь, "обрезание" метафорическое: раскрытие, обнажение того, что не должно быть сокрытым. Но, по разным причинам, может оказаться под теми или иными покровами.

О столетнем сказано в Мишне ("Пиркей авот", 5:22): "Он подобен мертвецу, душа которого освободилась от уз этого мира и покинула его". Объясняется в учении хасидизма (см. "Ликутей Тора", Шлах, 37:4), что "мир" (в оригинале "олам") в данном случае символизирует "сокрытие ("аэлем").

О чем речь? Как известно, Всевышний создал наш мир таким образом, чтобы Его присутствие в нем было неочевидным. Это и называется, в общем и целом, "сокрытием". Когда истинная, Б-жественная природа мира никак не проявляется на доступном нашему восприятию уровне. Оставаясь скрытой под множеством покровов. А мы, своим служением вообще и исполнением заповедей в частности, по возможности эти покровы устраняем, делая тайное явным.

В свете этой концепции, слова Мишны следует понимать так: достигший полноты служения (сто – круглое число, символ совершенства) удостаивается того, что вышеупомянутые покровы перестают мешать ему видеть истинную природу мира. В этом смысле он "покинул этот мир" – возвысился над ним, над ограниченностью собственного восприятия и т. д.

Но то в сто. А в девяносто девять, пусть это всего на одну единственную ступень ниже, все еще требуется приложение постоянных усилий по устранению покровов, скрывающих истинную природу мира и все, что из нее следует.

И дополнительный момент. Адаму были заповеданы шесть заповедей, Ноаху – еще одна. Итого – семь заповедей, обязывающих все человечество по сей день и до скончания времен. А праотец Авраам получил заповедь об обрезании – обязывающую его и его потомков (кого навеки, а кого, т. е. нас, евреев, до дарования Торы. Дальше у нас обрезание в силу заповеди Торы сынам Израиля).

И понятно, что, если заповедь была дана именно Аврааму, значит, она каким-то образом отражает именно его духовную сущность. А из этого следует, что после того, как Авраам отдал девяносто девять лет жизни (два-три года младенчества – не будем придираться) самоотверженному служению Всевышнему, все еще оставался принципиальный момент, которого не хватало, чтобы то достигло совершенства и полноты.

Боле того, совершение обрезания становится рубежом, по преодолении которого, все, что Авраам делает в дальнейшем, начинает носить совершенно иной характер, нежели до того.

Как объясняют наши мудрецы (Талмуд, Недарим, 32а), толкуя слова стиха (Берешит, 17:1), в котором обещается, что, сделав обрезание, Авраам станет "целостным" (в значении "беспорочным"): "Ведь до тех пор, пока ты необрезан, для Меня ты человек с пороком". Из такой постановки вопроса следует очень важный вывод: наличие порока лишает совершенства всего человека (и шире – любой объект рассмотрения), а не только пораженную часть тела и т. п.

Возьмем немного глубже. Как известно, принципиальным преимуществом заповедей, которые мы исполняем после дарования Торы, пред теми же заповедями, как они добровольно исполнялись праотцами до этого (а как известно, праотцы исполняли все заповеди, включая установления мудрецов), заключается в том, что, во-первых, наши заповеди являются "каналами", по которым в наш мир течет чистый и незамутненный Б-жественный свет, а их заповеди привлекали в мир только его отблеск. А, во-вторых, в результате и в процессе исполнения заповедей Торы непосредственно задействованные в процессе материальные объекты обретают сущностную и явственную святость, сохраняющуюся ими и после того, как исполнение заповеди завершено. А то, что исполнялось праотцами по собственному почину такого эффекта не имело: в момент исполнения заповеди объект святостью облачался, но по завершении лишался её, как будто ничего и не было. Т.е. тфилин праотца Авраама, все время, пока лежал себе в ожидании использования, обладал не большей святостью, чем тапки праотца Авраама или потник из под седла любимого скакуна праотца Авраама.

Это – что касается механизма духовного воздействия самих заповедей на реальность. Объективный аспект истории.

Но, понятное дело, есть и субъективный. Связанный с тем, что и как делаем мы. И в этом плане заповеди, которые исполняли (по своей инициативе) праотцы, имеют для нас огромное значение и неописуемую пользу. Дело в том, что исполнение заповедей праотцами духовно питает нас и дает нам, их потомкам, во всех поколениях и в любых обстоятельствах силы исполнить заповеданное нам.

Иными словами, нам для того, чтобы исполнить заповеданное самим Творцом, приходится черпать силы из источников, которые наполнили для нас праотцы, исполняя эти заповеди по собственному почину.

Но при этом, чисто технически, должна была быть хотя бы одна заповедь, которая была бы заповедана праотцам. Чтобы совмещалась с нашими, заповеданными. И эта заповедь – заповедь об обрезании. Она была дана Аврааму Всевышним в вечное исполнение его потомством. И поэтому в результате обрезания Авраама святость облеклась в материю нераздельно. И в техническом плане наше обрезание ничем не отличается от того, которое совершил Авраам в девяносто девять лет.

В силу всех этих причин обрезание Авраама и стало связующим звеном между заповедями, исполнявшимися праотцами, и теми, что исполняем мы.

В свете вышесказанного становится понятным, почему Авраам решил, что совершить обрезание ему необходимо не только для того, чтобы восполнить некий частный пробел в своем служении, но в первую очередь чтобы все свое служение в целом поднять на принципиально новый уровень. И т. о. признать, что во всем, сделанном раньше, был некий недостаток, чего-то не хватало. И пришло время это что-то восполнить, доведя таким образом все свое служение на протяжении девяносто девяти лет до совершенства.

И это урок и указание для каждого для нас: пока совершенство не достигнуто, не хватает главного и к нему следует стремиться со всей полнотой самоотверженности. И это вне всякой связи с тем, как велики наши "относительные достижения". Совершенство не заменить количественными показателями, сколь впечатляющи они ни были бы.

Выше было отмечено, что существуют две версии ответа Цемах Цедека Рашабу. И поскольку оба они приводятся в рассказе Ребе Раяца нашему Ребе, главе нашего поколения (когда Любавический Ребе рассказывает что-то, не оговариваясь, что речь идет о закрытой информации, значит он делает это, чтобы его слова были переданы максимально широкой огласке), значит оба содержат некие исключительно важные для нас послания. Возникает вопрос: а что добавляет первый вариант ко второму?

Разве не очевидно, что если что-то является заслугой для праведника, то тем более это будет заслугой для того, кто праведником не является? Так зачем же два варианта, если второй, на первый взгляд, покрывает все возможные опции?

Да и с другой стороны: как можно опустить тот момент, что Авраам был праведником и до обрезания, а с обрезанием к его достоинствам добавилось только то, что он стал еще и "беспорочным", "целостным"? Очевидно же, что это – существенный момент, более чем заслуживающий упоминания.

На самом деле, конечно не так. Праведник или не праведник – это существенно до тех пор, пока мы говорим о человеческих свершениях и человеческих взаимоотношениях и иерархиях. Но когда речь заходит об отношениях Творца с Творением, об уровнях Б-жественного, с которого даруются заповеди, нет совершенно никакой разницы между одним конкретным творением и другим. Слишком непреодолима дистанция между Всевышним и нашим миром, чтобы хоть какая-то частность нашего мира имела, в рамках этих отношения, хоть какое-то значение. Ну, как мы не дифференцируем свое отношение к конкретным электронам и протонам. Хотя электроны и протоны гораздо ближе к нам и важнее для нас, чем мы – ко Всевышнему. Сколько бы Он нас к себе ни приближал.

Поэтому, когда речь идет о заповеди, о заповеди имеющей материальный аспект, то конкретный духовный уровень того, кому заповедь адресуется, утрачивает свою значимость. Так что понятен как раз первый вариант – без упоминания того факта, что Авраам был праведником.

Более того, для того, чтобы принять заповедь и исполнить ее, человек должен совершить акт самоотречения. Поступиться всем, что он собой представляет, ради того, чтобы подчинить себя Его воле. В том числе и всеми своими прежними духовными свершениями, и своим самоощущением праведника, если оно есть. И независимо от того, насколько это самоощущение оправдано. Другое дело, что праведнику подобное дается несравненно легче, чем не праведнику. Потому что праведник, пока шел к своему положению, неустанно тренировался в самоотречении. Вот и весь секрет.

Однако, если смотреть на ситуацию с общечеловеческих позиций, то, безусловно, требует объяснения, что человек, уже достигший уровня праведника, нуждается в еще одном, очень драматичном и революционном шаге для того, чтобы достичь совершенства своего служения. Так что существует необходимость и во втором варианте. Без него, наше видение вопроса было бы катастрофически неполным. И несовершенным.

Вывод. Нам дарованы, слава Б-гу, 613 заповедей. Каждая из них, пользуясь распространенной метафорой, является неразрывной нитью, связывающей нас со Всевышним. Каждая исполняемая заповедь – дополнительная связка.

И нужно не так уж много подобных связок для того, чтобы человек уверовал в то, что он праведник.

Рассказ о коротком разговоре Ребе Цемех Цедека и Рашаба в день пятилетия последнего, учит нас двум очень важным вещам. Во-первых, всегда стремиться к совершенству служения. А во-вторых, не давать себе обмануться относительно того, что совершенство достигнуто, даже когда все указывает на то, что достигнут уровень праведности.

И награда за точное следование этим двум предписаниям – явление Всевышнего, не меньше.

Впрочем, вот-вот должен прийти Машиах. И очень скоро все мы, автоматически, достигнем совершенства служения. Но кто бы мы были, если бы рассчитывали выехать на халяву?

(Авторизированное изложение беседы Любавичского Ребе, "Ликутей сихот" т. 5, стр. 87-93.)