Мой отец до войны учился в йешиве в Венгрии. Он происходил не из хасидской семьи, но тем не менее постарался, чтобы я имел представление о хасидизме. Когда я был еще ребенком, он приводил меня в разные хасидские общины, так что я уже тогда повидал Любавичского Ребе, Сатмарского, Бобовского. Отец хотел познакомить меня со всем спектром иудаизма: более современным, хасидским, нехасидским, - чтобы в дальнейшем я чувствовал себя свободно и уверенно, где бы ни оказался.

В 1973-м году, в год моей бар-мицвы, родители послали меня в летний лагерь в Израиле. Вернувшись, я узнал, что отцу должны сделать операцию. Во время операции выяснилось, что у него рак кишечника, и с того момента его здоровье покатилось под откос.

Прошло еще два года, и за несколько дней до Пурима болезнь резко обострилась. Мы отправились в больницу. Доктора осмотрели его и сказали мне: "Ты отправляйся домой. Твой отец остается здесь на всю ночь". Той ночью они начали операцию, но сразу же увидели, что сделать практически ничего нельзя, разве что попытаться облегчить насколько возможно его последние дни.

Естественно, мы не хотели сдаваться. Мы ходили к разным раввинам с просьбой о благословении. Мы пробовали альтернативную медицину. Отец стремительно терял в весе. Его рост был под метр семьдесят, а вес упал до сорока килограммов. Ничего не помогало.

Тогда один из родственников сказал нам: "Вы должны увидеться с Любавичским Ребе".

Была зима, первая неделя месяца Кислев. Мы отправились впятером - отец, мать, бабушка, сестра и я. Отец чувствовал себя плохо, выглядел совершенно изможденным, лицо его казалось безжизненным.

Мы вошли в кабинет Ребе. Я остался сзади. Отец тихо говорил с Ребе в течение нескольких минут. Когда они закончили разговор, мы начали выходить, но внезапно Ребе сказал мне: "Останься".

Я и так-то чувствовал себя не в своей тарелке от всего происходящего, мне ведь было всего шестнадцать лет, а тут мои нервы вообще оказались на пределе.

Ребе сказал мне: "Иди сюда", - жестом руки приглашая подойти поближе. Сам он встал, снял с книжной полки два одинаковых тома Талмуда - трактат Брахот - и сказал мне на идиш: "Согласно законам медицины твой отец очень болен и близок к своему концу. Да поможет ему Всевышний, но он будет испытывать отчаяние, и ты будешь испытывать отчаяние. Тебе необходимо то, что придаст тебе сил, и я хочу научить тебя тому, что поможет тебе справиться."

Он открыл трактат на странице 10а и начал объяснять историю из книги Царей (20:1-6), которую обсуждает Талмуд. Царь Хизкияу болен, и пророк Исайя приходит к нему. Пророк говорит, что дни царя сочтены и он должен приготовиться к смерти, но Хизкияу отказывается принять это и говорит: "Нет, я верю в Б-га". Хотя пророк говорит, что уже слишком поздно, Хизкияу начинает молиться, объясняя: "Даже когда острие меча у твоего горла, не оставляй надежду".

Ребе сидел, а я стоял напротив него с другой стороны стола. Посреди истории Ребе жестом пригласил меня обойти стол, и я стал смотреть в книгу вместе с ним. Он перевел диалог между Хизкияу и пророком на идиш, показывая пальцем на строчки, как отец учит сына.

Ребе сказал, что главный смысл этой истории: дела Всевышнего - не наша забота. Мы должны делать то, что мы должны делать, а Всевышний пускай делает то, что Он считает нужным. Вот и все.

Я помню, как он водил пальцем по строчкам Талмуда, смотрел на меня и снова указывал на страницу. Он попросил меня повторить все это вслух , пока не стало ясно, что я хорошо все понял. Хотя мой отец прекрасно знал Талмуд, Ребе хотел убедиться, что я как следует усвоил идею этого отрывка и сам мог бы объяснить ее отцу: даже на пороге смерти нельзя терять надежду, приходить в уныние, а следует принять волю Всевышнего. Все это заняло около двадцати пяти минут.

Что запомнилось мне больше всего - это с какой огромной, искренней любовью Ребе смотрел на меня. Раньше я никогда не видел такой любви. Кто я был? Полностью чужой ему человек, молодой парень, отец которого пришел за благословением. Ребе дал благословение, но он дал гораздо больше, чем благословение. Он видел, что этот парень нуждается в отцовской любви, и он дал эту любовь.

Выходя из кабинета Ребе, я обливался потом. По дороге домой я рассказал отцу обо всем, что происходило в те двадцать пять минут, и он разрыдался. Как только мы вернулись домой, мы прочитали и обсудили этот отрывок из Талмуда по крайней мере три или четыре раза.

Я помню, как мой отец несколько раз спрашивал меня: "Ты понимаешь, почему Ребе сказал тебе, чтобы ты изучил этот отрывок вместе со мной?! Ты понимаешь?!"

Через два с половиной месяца после нашего визита к Ребе мой отец скончался. Это было вечером в понедельник 18-го Швата, и последнее, что он сказал мне, это что я дал ему много нахас – счастья и радости.

После его смерти я был близок к отчаянию. У меня никого не осталось, чтобы смотреть за мной. У моей матери не было ни сестер ни братьев, а кроме меня у нее на руках оставалась моя сестра. Всю семью отца полностью вырезали немцы во время войны. А мне еще исполнилось только шестнадцать лет. И я не знаю, как мне благодарить Ребе за то, что он усадил меня тогда рядом с собой и донес до меня правду жизни. Все остальные говорили мне: "Нет, все будет хорошо, все будет хорошо". А Ребе посмотрел на меня и объяснил, как подготовиться к тому, что меня ожидало.

Бывали времена, когда мне становилось трудно. В какой-то момент я бросил йешиву и не знал, куда приткнуться. Но затем я вспомнил, чему научил меня Ребе, и смог вернуться на правильный путь. До сегодняшнего дня я обращался к этому отрывку из Талмуда, наверное, раз тридцать.

То, что я сейчас религиозен и у меня чудесная семья - это только благодаря тому, что в тот вечер Ребе провел со мной немного времени и объяснил: когда ты встречаешься с трудностями и тебе кажется, что ты уже на самом дне, помни, что нельзя сдаваться, потому что есть Б-г. Открой Ему сердце, и Он поможет.

Перевод Якова Ханина