В заключительном стихе главы «Мишпатим»1 говорится: «И вошел Моше в облако и взошел на гору, и пребывал Моше на горе сорок дней и сорок ночей». И Раши, комментируя слова «в облако», пишет: «Это облако было своего рода дымом, и Святой, Благословен Он, проложил в нем тропу для Моше». Упомянем, что Раши цитирует в данном случае мидраш, который приводится в Талмуде2. (И напомним себе, что Раши, если цитирует мидраши, то только тогда, когда они объясняют именно прямой смысл Писания и в соответствующей форме.)

Первый вопрос, который возникает: как это – «облако дыма»? Ведь нам еще на уроках природоведения объясняли, что облако – это форма существования воды, а дым – огня. Это противоположности! Что, Б-га ради, в словах стиха заставляет Раши положить, что речь идет об облаке, являющемся чем-то вроде дыма? Почему не облачное облако? И кстати, раз уж речь зашла об этом, почему Раши вообще находит нужным объяснять здесь, на что было похоже облако, о котором идет речь в стихе? Что обязывает его утверждать, что речь об облаке не похожем на себя (т. е. на обычное облако здорового человека)?

Теперь о тропинке. В мидраше, цитируемом Раши, о ней рассказывается для того, чтобы снять противоречие между словами: «Не мог Моше войти в шатер собрания, ибо пребывало над ним облако»3, – и нашим стихом («И вошел Моше в облако…»). Если не мог пройти, потому что там облако, то как прошел? Объясняет рабби Ишмаэль: была тропинка (подобно тропинке, по которой сыны Израиля прошли по дну моря). Но в нашем случае целью Раши не может быть объяснение этого момента, потому что Раши отвечает на вопросы, по мере их возникновения. Вопрос, о котором идет речь, может возникнуть у изучающего Пятикнижие только по ходу чтения эпизода, в котором описывается, как Моше не мог пройти сквозь облако (в котором не было тропинки), с учетом того, что ранее, в главе «Мишпатим», он читал, что Моше как-то сквозь облако проходил (как мы уже знаем, по тропинке, которая пролегала через облако к горе). А здесь, в главы «Мишпатим», еще нет, на первый взгляд, никаких оснований полагать, что облако может быть непроходимым! Наоборот, есть все основания полагать, что оно абсолютно проходимо. И как следует из комментария самого Раши выше: «П одступил ко мгле – за три предела: тьма, туман и мгла... мгла – это облачное сгущение, облачная гуща...»4 И Моше через них всех прошел (и Раши там ни словом не упоминает, что ему для этого потребовалась тропинка). Так к чему объяснение про тропинку здесь?

Дело в том, что парой стихов ваше там сказано: «И взошел Моше на гору, и покрыло облако гору». Поэтому, когда затем говорится: «И вошел Моше в облако и взошел на гору», – невозможно не задаться вопросом: зачем упоминать, что, чтобы взойти на покрытую (как мы уже узнали из сказанного выше) облаком гору, Моше пришлось войти в облако? Короче говоря, слова «и вошел Моше в облако» представляются, на первый взгляд, избыточными. Непонятно, зачем они добавлены!

Но на самом деле все не так однозначно. В комментарии к предыдущему (24:16) стиху Раши приводит два мнения, касательно того, о каком восшествии Моше на гору идет речь: «Наши мудрецы расходятся во мнениях: одни полагают, что это были шесть дней от новомесячья до вручения Торы; другие же из полагают, что это было в начале сорока дней, когда он взошел принять скрижали». И согласно обоим мнениям, речь идет о восшествии не в день дарования Торы. Разные восшествия – разные облака. Очевидно же, что облако, которое покрыло гору Синай именно в день дарования Торы, в честь того, что в тот день сам Г-сподь спустился в этот мир, как сказано прямым текстом в главе «Итро»5, это какое-то не то облако, которое покрывало эту гору до и после того. И если в день Дарования Торы это было обычное «водяное» облако, судя по тому, что не сказано иначе, значит, в другие дни, упоминаемые в Пятикнижии, это было какое-то необычное облако. И это вынуждает Раши объяснять, что «э то облако было своего рода дымом». Где «это» – это «не то, которое было на горе в день Дарования Торы».

А почему это облако, о котором идет речь в последнем стихе раздела Мишпатим, было, по мнению Раши, «своего рода дымом»? Да потому что в предыдущем (предпоследнем) прямым текстом сказано: «А видение славы Г-сподней – как огонь пожирающий на вершине горы пред глазами сынов Израиля». Где «как огонь» – там и «своего рода дым». Это логично и максимально близко к прямому смыслу Писания.

И обратим внимание: огонь назван «пожирающим». Зачем, казалось бы, упоминать эту подробность? Любой нормальный огонь «пожирающий»: так выглядит процесс горения – что-то должно сгорать («пожираться»). Это когда огонь не пожирает горючий материал (как в случае с «неопалимой купиной»), это нужно подчеркивать отдельно. А «пожирающий» – это само собой разумеющаяся характеристика огня. Но в свете вышесказанного становится понятным, зачем подчеркивать, что речь именно о «пожирающем» огне: это объясняет откуда возникло облако, упоминаемое в следующем стихе – это был «своего рода дым», продукт прожорливого горения на вершине горы.

(Ради справедливости добавим, что это дополнительная причина. Главная, конечно, это дать понять, что огонь, о котором идет речь, был не «духовным» и не чудесным, а самым что ни на есть материальным. Поскольку речь в отрывке идет о событии чудесном, такие вещи важно пояснять и подчеркивать.)

И понятно, что насколько обычное облако проходимо, настолько облако из подобия дыма, поднимающегося от горящей пожирающим пламенем верхушки горы непроходимо. Поэтому требует объяснения, как же Моше вошел в это облако и добрался до горы. И объяснение – там была тропинка, безопасный проход.

И тут возникают встречные вопросы. Во-первых, если это было по сути не облако, а дым, то почему Раши называет его не «дымом», а «своего рода дымом», «как бы дымом». Что за неопределенность? И почему Писание говорит, что Моше «вошел в облако», а не «в дым»?

Очевидный ответ на эти вопросы заключается в том, что речь все-таки идет не об обычном материальном огне. Синай – это пустыня. Гора Синай – это пустынная гора. Там почти совсем нет ничего, чему гореть (да, есть красивые мидраши, как похорошела эта гора в честь Дарования Торы, но Раши объясняет прямой смысл слов Писания, в котором нет места цветочкам). А значит, пожирающий огонь был не совсем материальным. А значит, и дым, который поднимался от него, был не совсем материальным. Не дым, а «своего рода дым», некое подобие дыма. Какого именно рода – не важно, в рамках толкования прямого смысла Писания. Мы знаем, что какого-то непроходимого. Поэтому понадобилась тропинка. Уже что-то. А еще это был настолько легкий дым (в силу своей недоматериальности), что даже его скопление дымом не назовешь. Поэтому Пятикнижие, говоря о дыме, окутавшем гору в день Дарования Торы, называет его дымом («А гора Синай дымилась вся, потому что снизошел на нее Г-сподь в огне. И восходил от нее дым, как дым печи обжиговой»6 ), а здесь именует его «облаком».

В учении хасидизма объясняется, что разница между облаками и дымами во время и после Дарования Торы связана с тем, как повлияло Дарование Торы на мироздание. Если совсем коротко и просто, то так: до дарования Торы (до последнего момента) мир был груб, приземлен и материален, поэтому пришлось жечь настоящим, дымным огнем. А после Дарования Торы наш мир возвысился облагородился и одухотворился. И огонь, и дым, окутавшие гору после этого были уже более духовными и менее материальными. Поэтому не огонь, а «как огонь пожирающий», и дым – не дым, а «своего рода дым», окружающий гору облаком, а не дымовой завесой. Но это все еще «как огонь» пожирающий и своего рода дым, мешающий видеть, и не позволяющий пройти кроме как по тропинке. Ибо и после Дарования Торы (и особенно до дарования скрижалей, за которыми как раз оправился Моше, но и далее до скончания времен с приходом Машиаха) продолжается служение возвышением и одухотворением мира, превращения его во все более полноценное и комфортное жилище для Всевышнего в нижних мирах.

Из вышесказанного можно извлечь морально-этический урок. Говоря о служении народа Израиля, начавшемся с Дарования Торы и продолжающемся по сей день, несложно допустить ошибку, предположив, что то, что классифицируется как «неживая природа», находится за пределами нашего служебного интереса. В первую очередь сущности «неживые» даже не физически, но духовно. Проще говоря, люди, выглядящие, с точки зрения всего еврейского, выжженной землей (внимание: отсылка к пожирающему огню) и каменными истуканами, лишенными каких-либо проблесков жизненности. Так вот и их мы обязаны окружить, по мере возможности, такими заботой и вниманием, чтобы хотя бы дым (своего рода) пошел, раз уж гореть они в своем нынешнем состоянии в принципе неспособны, а деревья на них не растут. И кусты не растут и даже мох – и тот реденький. Потому что Тора дарована для того, чтобы освятить абсолютно все элементы мироздания.

И более того, несколько парадоксальным, на первый взгляд, образом, чем «ниже» в плане своей духовной развитости, назовем это так, творение, тем в большей мере именно его исправление ближе к тому, чтобы являться конечной целью Творения. Так что именно от того, насколько успешным будет работа с ними, тем скорее мы перейдем, с приходом Машиаха, к возведению Храма – как раз из пока что неживого: камня (включая кристаллы) и металла (в первую очередь, из драгоценных металлов.

И нельзя не задаться вопросом: а как же мы прорвемся к этим каменюкам (чтобы сделать из них материал для Храма), которые мало того, что каменюки, так еще и прячутся за тремя стенами из непроходимых тьмы, тумана и мглы? Ответ мы уже знаем: там есть тропинка (символизирующая сущность еврейской души, пресловутую «еврейскую точку опоры»).

Вот-вот должен прийти Машиах. В частности, в заслугу того, что нашими общими усилиями на всех еврейских «камнях» начнут расти деревья. А с его приходом все изменится к лучшему настолько, что, как постановляет Рамбам7, все евреи, включая тех, кто еще в самый канун его прихода был в духовном плане «камнем, «будут великими мудрецами, и будут знать тайные и глубокие вещи, и постигнут замыслы своего Творца в той мере, в какой только может человеческий разум это постичь, как сказано: «Потому что наполнится земля знанием о Боге, как полно водою море»8. Вскорости, в наши дни. Амен.

(Авторизированное изложение беседы Любавичского Ребе, "Ликутей сихот" т. 16, стр. 292-300.)