Комментируя слова "не стой над кровью ближнего твоего"1, Раши пишет: "Глядя, как он умирает, когда можешь спасти его". На первый взгляд, Раши объясняет, что эти слова следует понимать в значении "не упускай возможности спасти ближнего от смерти", а не, скажем, "останавливай любое кровотечение, от которого страдает ближний". Т. е. речь о заповеданном поведении в ситуации, когда стоит вопрос жизни и смерти. Помочь остановить кровь, идущую у ближнего носом или из пореза на пальце, это тоже очень хорошо, но в рамках другой, более глобальной заповеди – любить ближнего, как самого себя.

Но такое толкование слов Раши не представляется убедительным: в множестве мест Писание использует слово "кровь" в значении "жизнь", "душа". И, судя по всему, нигде Раши не считает, что значение не очевидно и требует пояснения. Почему же здесь он это объясняет? Контекст кажется недвусмысленным.

Можно предположить, что требующим пояснения Раши считает не слово "кровь", а "не стой". Комментируя предыдущую фразу того же стиха ("Не ходи соглядатаем в народе твоем"), он пишет: "Потому что все, кто сеет раздоры и разносит злословие, ходят по домам своих ближних". Т. е. там речь, по мнению Раши, идет о "хождении" в буквальном смысле слова. И это – то, что вынуждает его объяснить в следующем комментарии, что во второй части стиха "не стой" следует понимать не в прямом, но в переносном смысле: "не бездействуй" (чтобы подчеркнуть эту идею Раши и добавляет "глядя, как он умирает", а не ограничивается словами "пока тот умирает"). А стоя или сидя – это совершенно не важно.

Ок, но в таком случае зачем Раши добавляет и слова "когда можешь спасти его"? Когда не можешь спасти – хоть стой, хоть не стой, хоть прыгай. Спасти все равно не сможешь: таково условие задачки. О чем в таком случае речь? И не лучше ли было бы написать: "Глядя, как он умирает, но обязан спасти его"? Тем более что в источниках, на которых основывается комментарий Раши2, говорится как раз "обязан спасти", а не "можешь спасти". Почему Раши меняет напрашивающуюся формулировку на проблематичную?

Затем Раши приводит два примера: "Например, если человек тонет в реке и на него напали звери или разбойники". Зачем нужны примеры? Кто не в состоянии самостоятельно смоделировать ситуацию, в которой ближнему будет угрожать смерть? А если примеры нужны, то почему именно эти, а не какие-то иные?

И хотя в вышеупомянутых первоисточниках, да, приводятся примеры, но, во-первых, комментарий Раши – не антология мидрашей, Раши цитирует только то, что объясняет прямой смысл слов Писания. А во-вторых, есть нюанс. Раши приводит два примера, а в Талмуде (и в Сифра) сказано: "Например, если человек тонет в реке, или если на него напали опасные звери, или если на него напали разбойники". Три примера! И зачем такой сложносочиненный пример: про тонущего, на которого напали звери? К чему такие сложности?

(И, кстати, почему Раши, в отличие от своих первоисточников, упоминает просто "зверей", а не "опасных зверей", как те? И почему предпочитает формулировку Талмуда, в котором звери упоминаются до разбойников, а не мидраша, в котором порядок их упоминаний обратный?)

Все эти вопросы наводят на мысль: слова "не стой над кровью ближнего твоего" не нуждаются комментировании – их прямой смысл ясен. Но совершенно непонятно, почему предписание спасать ближнего, жизни которого угрожает опасность, сформулирована как запрет ("не стой и т.д.")! И ответ на этот вопрос, предлагаемый Раши, гласит: таким образом Тора указывает на то, каким образом (неочевидным, судя по всему) исполняется эта заповедь, каковы ее рамки.

А именно: сказано "не стой", значит, речь идет о ситуациях, в которых можно было бы предположить, что должно быть дозволено оставаться "стоять" и ничего не предпринимать. Т. е. в ситуации, когда оказание помощи чревато угрозой жизни самому потенциальному спасителю. В подобном случае можно допустить, что у человека есть право (или даже обязанность) не рисковать своей жизнью. Поэтому Тора вносит ясность: не стой над кровью ближнего! Да, есть обязанность рисковать, чтобы спасти ближнего от смерти!

А как быть, если опасность спасающему столь велика, что ставит под вопрос саму возможность спасения? На этот-то вопрос и отвечает Раши, добавляя "когда можешь спасти его": если наверняка можешь спасти – обязан спасать, даже рискуя собственной жизнью. Но если это не точно (в пределах теории вероятности для чайников), то уже не обязан. Согласно прямому смыслу слов Писания, конечно. Это же комментарий Раши к Пятикнижию, а не Шулхан Арух.

Итак, заповедь обязывает не бездействовать, "не стоять", когда спасение жизни ближнего гарантировано (даже если спасение жизни самого спасающего – нет), а когда, не дай Б-г, не гарантировано, то дозволяет оставаться стоять. Это – уже сложное уравнение со многими переменными. Что сразу же объясняет, почему Раши пришлось иллюстрировать свое объяснение примерами ситуаций, в которых шансы спасти жизнь нашего ближнего достаточно велики, чтобы обязывать нас самих рисковать жизнью. Потому что без них не разберешься.

Что касается выбора конкретных примеров, то начать нужно с упоминания правила, сформулированного Раши выше3: "Писание говорит о явлении обычном, о том, что встречается чаще". Поэтому самый напрашивающийся пример: тонущий. Это, к сожалению, достаточно часто встречающаяся ситуация.

Но находящийся в безопасности на берегу и полный сил человек, как правило, имеет возможность помочь находящемуся в воде и теряющему силы, ничем не рискуя. Даже если не умеет плавать: протянуть руку, бросить веревку, позвать на помощь – много как. Так что в такой ситуации нет сомнений в том, что необходимо спасать тонущего. А значит – не та, о которой говорится в заповеди (согласно прямому смыслу слов Писания). Поэтому Раши усложняет расклад: речь идет не просто о тонущем, но о тонущем, которому угрожают звери. Или разбойники. В такой ситуации, жизни спасающего, да, будет угрожать опасность. Но шансы спасти ближнего, при этом, достаточно велики, чтобы такой риск был оправдан и заповедан.

И чтобы пояснить это, Раши говорит не об опасных зверях, но, просто, о зверях. Потому что опасные звери опасны и для спасающего настолько, что ставят под большой вопрос шансы на спасение тонущего. Что освобождает от обязанности пытаться спасти его.

А просто звери – это существа, которым может хватить смелости напасть (нескольким вместе) на обессиленного, стоящего на грани гибели человека. Но при появлении второго, полного сил и способного отбиваться человека они, с высокой степенью вероятности, разбегутся. И даже если не разбегутся и атакуют спасителя, то, скорее всего, не смогут помешать ему спасти ближнего. Хотя, конечно, покусать могут не по-детски.

И в эту же логику укладывается то, что вариант с разбойниками, Раши упоминает вторым, а не первым как, мидраш Сифра. Во-первых, потому что нападение на тонущего человека зверей было гораздо более распространенным явлением – что разбойникам делать у реки? Они же не пираты! А во-вторых, речь идет о разбойниках, подобных зверям. Неопасным зверям. И подобно тем, боящихся связываться с людьми, если те не окончательно обессилили. От таких ближнего наверняка можно спасти, пусть и ценой нешуточных побоев или даже переломов конечностей. Т. е. и тут речь о раскладе, чреватом некоторой опасностью для спасителя, но при этом почти гарантирующем спасение спасаемого. (Кстати, и то, что тонущий в примерах Раши тонет именно в реке, связано с тем, что реки (особенно в Земле Израиля) несравненно менее опасны, чем, скажем, море, и спасти тонущего в реке гораздо больше шансов.)

И вот еще какой момент. Само то, что человек оказался в ситуации, когда он чуть не утонул, да еще там, где ему угрожает нападение зверей или гопников, а спасти его, кроме нас, тех, к кому была обращена заповедь, некому, указывает (в 99,99% случаев) на то, что это – легкомысленный и неосмотрительный человек, сам подвергший себя опасности. Что дает серьезный резон предположить, что каким бы он ни был ближним, спасать его рискуя собственной жизнью, обязанности нет. Точнее, не было бы, не даруй нам Всевышний заповедь "не стой над кровью ближнего твоего".

В учении хасидизма объясняется: само то, что волей Провидения человек что-то видит или слышит, является преподносимым ему уроком истинного служения Всевышнему. Уроком, имеющим практическое значение. Уроком, которым необходимо воспользоваться. В частности, если человеку дают узреть ближнего в состоянии смертельной опасности, указывает на то, что он может того спасти. По крайней мере, в духовном плане это безусловно так. Поэтому, когда мы видим еврея, балансирующего на грани духовной гибели, это доказывает, что мы можем его спасти. И должны сделать все возможное, даже если для это требуется рискнуть собственной духовной "безопасностью". Каждому из нас.

Вот-вот должен прийти Машиах. И наступят времена (не в ту же секунду, но очень скоро), когда, как сказано4: "Весь мир будет желать только одного: познать Бога. Поэтому все евреи будут великими мудрецами, и будут знать тайные и глубокие вещи, и постигнут замыслы своего Творца в той мере, в какой только может человеческий разум это постичь, как сказано: "Потому что наполнится земля знанием о Боге, как полно водою море"5. И никому из нас (а будем там мы все до одного) не будет угрожать никакая духовная опасность. Во многом – в заслугу того, что в предшествующие приходу времена мы спасали, как могли, друг друга от реальной угрозы духовной гибели. Вскорости, в наши дни. Амен.

(Авторизированное изложение беседы Любавичского Ребе, "Ликутей сихот" т. 32, стр. 120-126.)