В последние недели прихожане моей общины, да и многие другие, звонили мне с одним и тем же вопросом: пасхальный седер в этом году им приходится проводить в резко уменьшенном составе, когда дети и родители вынуждены держаться подальше друг от друга, соблюдая карантин, играющий такую важную роль в попытках затормозить распространение коронавируса. Многие оказались вынуждены проводить седер в полном одиночестве. "Как же проводить седер без семьи и гостей? – спрашивали они. – Разве же это седер?"

Я много думал об этом и, мне кажется, могу дать адекватный ответ на этот вопрос, поделившись содержанием невероятной беседы, которая состоялась у меня около восемнадцати месяцев тому назад.

Мне довелось тогда побывать в Нью-Йорке, когда мой друг прислал мне сообщение, что его дочь обручилась. Я отправил ему текст, что нахожусь недалеко и хочу приехать на празднование обручения, и в тот же вечер поехал к нему в Монси. На празднестве я встретил моего приятеля, р-на Й. Й. Джейкобсона, замечательного всемирно известного лектора. Я знал, что р-н Джейкобсон вырос на улице Монтгомери в Краун-Хайтсе, в сердце хабадской общины, всего в нескольких кварталах от дома Любавичского Ребе.

Мы с ним разговорились об одном аспекте жизни Ребе, который, как мне кажется, часто игнорируется: Любавичский Ребе совершенно не витал в облаках. И со своей женой, Ребецин Хаей-Мушкой, вел очень простую жизнь. Трудно себе представить, насколько уединенной была их совместная жизнь.

Р-н Джейкобсон часто рассказывает своим слушателям истории о Ребе, и я спросил его, привлекает ли он когда-нибудь их внимание к этому аспекту величия Ребе – что никакого важничания, никакого самовозвышения, никакой работы на публику за ним не наблюдалось, что никакой помпы и церемониалов, которыми отличаются некоторые хасидские дворы, в его поведении не было.

– Ты, например, рассказываешь своей аудитории, – спросил я его, – что в течение всех шестидесяти лет, что Ребе и Ребецин были женаты, они всегда ели все свои субботние трапезы вместе? Без гостей, без слуг, без показухи – просто женатая пара, которая вместе обедает – приносят блюда, едят, убирают стол, моют посуду. Человек, который имел в своем распоряжении десятки тысяч людей! Какой урок!

Джейкобсон помолчал, а затем улыбнулся.

– У меня есть история получше, – сказал он. – Не так давно я вел семинар для матерей-одиночек. В конце я стал отвечать на вопросы и предложил им спросить обо всем, что их беспокоит. Одна из них подняла руку и вот что она спросила... Дикая история.

"Несколько недель назад, – сказала она – был Песах. А мы с моим бывшим прошли через очень нелегкий разрыв отношений. После того, как мы потратили годы на войну в судах за права на опеку детей, мы, наконец, согласились на совместную опеку, а это означало, в частности, что на праздники они у нас будут по очереди. И в прошлый Песах была моя очередь – дети должны были быть у меня на седер, и я была вне себя от радости. Я надраила весь дом, наготовила еды. Мы будем вместе – я и дети!

Я так была счастлива! Всем рассказала: близким, друзьям, соседям. А за час до праздника мой бывший позвонил и сказал, что по какой-то причине дети не приезжают. Я чуть в обморок не упала от душевной боли. И мне было стыдно кому-либо сказать. Если бы я знала заранее, я бы позвонила родителям, соседям, я бы пошла к ним на седер. Но теперь я не могла это сделать. Я же всем рассказала, что у меня будут дети! Да по правде говоря, я и не хотела никого видеть. Я находилась в каком-то оцепенении. Из меня как будто вся жизнь ушла.

Так что я сидела на седере в полном одиночестве. Это был наихудший и наигорчайший седер в моей жизни. Я проплакала весь седер. Рыдала, не переставая. Это был не Песах. Это был Тиша бе Ав. Мне не нужен был марор – горькие травы. Я и вся моя жизнь были марором. Я, конечно, прочла агаду и ела мацу, но весь мой седер занял двадцать пять минут.

Рав Джейкобсон, правильно ли я поступила? Выполнила ли я заповедь о седере? Можно ли это вообще назвать седером?! Потому что это не выглядело вообще, как Песах!"

Р-н Джейкобсон сказал мне – и как человек, которому, приходится много выступать на людях, я прекрасно его понял, – что зачастую самые лучшие и вдохновляющие элементы речи получаются без подготовки. Они подарок от Всевышнего. Вот у Джейкобсона тогда как раз и случился такой момент.

"Мадам, – сказал он. – В 1988-м году жена Любавичского Ребе вернула душу Всевышнему, и он остался один, и, к сожалению, у них не было детей. Это произошло в феврале, а через два месяца подошло время праздновать Песах. Каждый год Ребе и Ребецин проводили седер вместе, но в этот год он оставался один-одинешенек. С кем ему было проводить седер?!

Я помню, как молодой парень, Ари Альберштам, который позднее, в 1994-м году, погиб от пули террориста на Бруклинском мосту, подошел к Ребе после вечерней молитвы в первую ночь Песаха и от имени своей матери пригласил его к себе домой на седер. Семья Ари жила в доме 706 на Истерн-парквее, в одном квартале от "770". Ребе улыбнулся ему и покачал головой. Он горячо поблагодарил мальчика, но сказал, что проведет седер у себя в кабинете в "770".

Я был тогда учеником йешивы, – продолжал р-н Джейкобсон, – и я сам был свидетелем этой истории. Лейбл Гронер, который работал секретарем Ребе уже много лет, предложил остаться на седер у Ребе, но тот отправил его домой проводить седер с женой и детьми.

И вот великий Любавичский Ребе, который побудил бесчисленное количество людей по всему миру справлять седер, кто лично следил за тем, чтобы его посланники в Стране Израиля обеспечили воинам Армии Обороны Израиля, которые стояли на дежурстве в первую ночь Песаха, достойный и полноценный седер, – этот Ребе проводил седер в полном одиночестве. Никого с ним не было. Как говорится в Талмуде: если ты проводишь седер один, то спрашиваешь "Ма ништана" – "Чем отличается эта ночь от всех других ночей" – у самого себя и сам себе отвечаешь.

Я в числе нескольких учеников йешивы не пошел домой в ту ночь. Мы ждали на улице, и через два или три часа Ребе открыл дверь, чтобы, как принято, встретить пророка Элияу и произнести молитву "Шфох хаматха" – "Излей Свой гнев". Он вышел, держа в руках свечу и агаду, произнес молитву, помахал нам рукой и вернулся внутрь заканчивать Седер.

Так вот, – сказал р-н Джейкобсон. – Если для Любавичского Ребе годится проводить седер одному, можете мне поверить: и ваш седер был безупречным и безукоризненным!

Ребе мог иметь сто или тысячу или десять тысяч гостей на седер! Он сам организовывал субсидирование седеров на израильских армейских базах. Он был движущей силой, благодаря которой сотни тысяч людей отмечают первую ночь Песаха на седерах от Катманду до Аляски и от Сан-Франциско до Новой Зеландии. А сам он проводил седер в одиночестве. Ему не нужен был никто, чтобы быть рядом с Б-гом. Он не нуждался в преклонении, он не нуждался в признании, он сидел один и переживал Исход из Египта.

Мне было тогда пятнадцать лет, – сказал р-н Джейкобсон в заключение, – но несмотря на юность, мне было грустно за Ребе, что ему не с кем проводить седер. Почему он никого не пригласил? Но вот теперь, услышав вашу историю, я, кажется, нашел ответ. Это всего лишь мое личное ощущение. Как истинный глава народа, Ребе хотел придать сил всем, кому по какой-либо причине придется проводить седер в одиночестве. Он хотел, чтобы они знали: их одинокий Седер – настоящий, значительный и полноценный. Еврейская история и Б-жественное присутствие снизойдут на их седер точно так же, как на седер, в котором участвует множество людей!"

В последние недели, когда коронавирус распространился по всему свету, и многие из-за карантина оказались в изоляции, эта невероятная и трогательная история, которую рассказал р-н Джейкобсон, не выходит у меня из головы. В этом году очень многие – никогда в еврейской истории, наверное, такого не было – будут справлять седер в одиночестве или вдалеке от семьи. Седер будет ощущаться неполноценным, тревога будет витать в воздухе. И многих из нас посетит мысль: а действительно ли это настоящий седер?

Я думаю, эта история о седере Ребе в 1988-м году отвечает на этот вопрос и помогает рассеять сомнения в том, насколько годен наш седер. В конце концов, "если для Любавичского Ребе годится проводить седер одному, можете мне поверить: и ваш седер безупречен и безукоризнен!"

Перевод Якова Ханина