Написано в Талмуде (Шаббат, 33а): "Сказал рав Ханан бар Рава: "Все знают, для чего невеста выходит замуж, но всякий, кто пачкает свой рот, говоря об этом вслух – даже если на Небесах был ему утвержден добрый приговор на семьдесят лет вперед – заменяют его на недобрый"".

"И сказал Яаков Лавану: "Дай мою жену, ибо исполнились дни мои, и войду я к ней"". (Брейшит, 29:21)

Вот это "и войду я к ней" (а дословно там вообще "на нее") вызывает некоторое чувство неловкости. Все понятно: простодушные пастухи, другое время, другие нравы. И все-таки. Праотец Яаков... Не Лаван. Не Лот. Не какой-нибудь очередной авимелех. Яаков! Как у него язык повернулся? И это не только мы спрашиваем, но и наши благословенной памяти мудрецы.

Есть целая плеяда комментаторов Писания, которые считают, что дело в том, что Яаков таким образом намеревался формализовать свои отношения с Рахелью. И лучше, как говорится, выдумать не мог.

Так Малбим считает, что семь лет работы на отца невесты не могут быть условием заключения брака, кидушин, ибо это форма ссуды, а на ссуду кидушин не заключают (см. ША, ЭЭ, 28:15 и БШ там). И если последующая близость была не во имя кидушин, то это ставит под сомнение действительность брака. Кроме того, Рахель была малолетней. Поэтому было необходимо, чтобы Лаван передал ее Яакову именно во имя кидушин. Поэтому пришлось громогласно объявлять, что близость планируется во имя кидушин.

А "Мешиват нефеш" считает, что с того момента, как Яаков отслужил положенный срок, вступило в силу обручение, ирусин, и Яаков оказался женихом засватанной невесты, с которой ему нельзя уединяться в доме тестя и т. д. Поэтому потребовалось срочно переходить от ирусин к кидушин, чтобы Яакову, и без того проведшему семь лет в чистом поле (см. Брейшит, 31:40), не пришлось продолжать жить там и дальше.

И того же мнения придерживается Сфорно. Правда, он напирает на популярную среди толкователей Писания идею, что Яакову не терпелось главным образом, а то и исключительно, поскорее приступить к производству на свет двенадцати колен. Биологические часы у него тикали вовсю: восемьдесят лет – не мальчик уже.

Спрашивается: при всем уважении к тому, что Яаков соблюдал все сказанное в Шулхан Арухе и комментариях на него, и никто, не дай Б-г, в этом не сомневается, как-то в прямой смысл слов Писания это не укладывается. Все-таки Лаван выдавал дочек замуж по законам Ноаха и по обычаям Парана и Арама, на что всю дорогу и напирал. Скорее всего, от попыток апеллировать к Бейт-Шмуэлю он просто отмахивался.

"Сифтей хахамим" усматривает в словах Яакова извинение: не подобает наемнику требовать платы сию секунду, как только приходит час расплаты. Поэтому Яаков счел нужным пояснить, что торопится к Рахели, не потому что ему не терпится получить свое, но исключительно чтобы скорее произвести на свет двенадцать колен.

Ор-Ахаим (а за ним и рав Гирш) считает, что Яаков сказал то, что сказал, чтобы дать понять Лавану и прочим: Рахель (по условиям договора) уже его жена, так что пытаться хитрить не имеет смысла. Не то чтобы на Лавана это произвело впечатление, но попытка – не пытка.

А еще есть мнение, что таким образом Яаков намекал Лавану на то, что им с Рахелью нужен свой угол: жить с родителями – плохая затея.

И еще мнение ("Аамек давар"): Яаков объявлял, что Рахель уже достаточна взросла, чтобы рожать детей. Так что производство колен откладывать никак нельзя. Пришла пора.

Любавичский Ребе объясняет кажущуюся "бестактность" Яакова исключительной чистотой его помыслов, которую он унаследовал от отца и от деда.

Его дед, Авраам, в свое время продемонстрировал подобную незамутненность на египетской границе. Сказано: "И было: когда подходил к Египту, сказал он Сарай, жене своей: "Вот я знаю, что жена прекрасная видом ты"" (Брейшит, 12:11). И Раши там объясняет: "До сих пор не знал этого из-за целомудрия, им обоим присущего. Теперь же узнал благодаря случаю".

Поэтому понятно, что продолжение рода было не только главной целью брака праотцов, но и единственной их целью. Точнее, они никак не демонстрировали (на уровне мысли, слова и действия, надо полагать) наличие дополнительных побудительных мотивов. Ребе пишет: "В их [поведении] не проявлялось" (לא נרגש אצלם).

И поскольку Яаков не видел в словах "и войду я к ней" ничего кроме "произведения на свет потомков" (Раши), его "бесстыдство" было ровно того же рода, что и "бесстыдство" Адама и Хавы до грехопадения, как сказано: "И были оба они наги, человек и его жена, и не стыдились" (Брейшит, 2:25).

(Нужно сказать, что и Радак пишет нечто подобное. Но есть нюанс: Ребе списывает поведение Яакова на чистоту и святость, а Радак – на рационализм и интеллектуальность. Для умного человека, пишет Радак, что рука, что зад – все одно: органы, со своими функциями и т. д. Умному человеку чуждо ханжество и ложная стыдливость. Зато свойственна склонность называть вещи своими именами и вообще придерживаться раздражающей ровных пацанов линии поведения. С легким уклоном в то, что ошибочно диагностируется как легкий аутизм. Как пророчески писал Б.Окуджава, "скоро нас повыловят всех до одного".)