Есть люди, которые молятся годами, но так и не имеют понятия о том, что для каждой из еврейских молитв установлено точно определенное время на протяжении дня. Еще большее количество молящихся людей знают о том, что есть такой зверь – "время молитвы", но принципиально его игнорируют. В результате в каждом приличном еврейском городе есть хотя бы одна синагога, где ближе к вечеру можно найти миньяны, в части которых еще совершают утреннюю молитву шахарит (запоздало), в некоторых – полуденную минху (вовремя), а в остальных – вечерний маарив (преждевременно). И все умиляются, вместо того чтобы возмущаться.

Но вообще-то речь идет о вполне себе строгих законах, а вовсе не о робких рекомендациях. Четвертая глава трактата "Брахот" начинается с мишны, в которой четко (в еврейском смысле этого слова) прописано: "Молитва шахарит – до полудня. Молитва минха – до вечера. А для молитвы маарив нет конкретных временных рамок". Итак. шахарит – от рассвета до полудня. минха – от полудня до заката. И маарив – от заката до рассвета, всю ночь, а не на протяжении только какой-то определенной ее части.

Понятно, что тут возникает много вопросов (когда рассвет, когда закат и т. д.). И самый любимый из них комментаторами Талмуда: почему в первой главе того же трактата, там, где речь идет о времени чтения Шма, утреннем и вечернем, первым делом разбирается время вечернего Шма, а уже затем – утреннего. Но когда заходит речь о молитве, то первым обсуждается время утренней. А вечерней – в последнюю очередь. Что за слом системы?

Еще, по мнению объясняющих порядок обсуждения времени чтения Шма сказанным (об этой заповеди) "и ложась, и вставая": сначала "ложась" (вечер), а уже затем "вставая" (утром), – понятно, что на молитву это не распространяется. Однако, по мнению тех, кто танцует от сказанного "и был вечер, и было утро", т. е. от того, что общий порядок времен – от вечера к утру, вообще не понятно, на первый взгляд.

Но это только на первый. На самом деле, все понятно. Шма – заповедь Торы. И намеки, как минимум, на порядок ее исполнения – в Торе. Заповедь молиться, как абстрактная обязанность, по ряду мнений, тоже заповедь Торы. Но вот конкретные молитвы и время, в которое их надлежит совершать, установлены нашими мудрецами. И установлены по двум линиям. Во-первых, исторически, Авраам, первый из праотцов, установил чтение утренней молитвы шахарит. Ицхак, сын Авраама, установил молитву минха. И наконец, Яаков, последний из праотцов, ввел молитву маарив, о чем намеком упоминается в главе "Вайеце". Затем был период, когда молитвы вышли из моды, уступив место жертвоприношениям. Причем, первое жертвоприношение в чреде ежедневных (см. трактат "Тамид") – утреннее, затем предвечернее. А когда Храм был разрушен, в память о приношениях были установлены молитвы. Вот и получается, что счет молитвы, как бы подсчеты ни велись, должен начинаться с утренней.

На первый взгляд, не совсем понятно сказанное в Талмуде по поводу ситуации, когда некто непреднамеренно не совершил одну из дневных молитв. А сказано там вот что: тот, кто забыл помолиться маарив, дважды молится шахарит (разумеется, не весь полуторачасовой шахарит, но "Амиду"). Кто забыл помолиться шахарит – дважды молится минху. Спрашивается: а тот, кто забыл помолиться минху, должен ли дважды молиться маарив? Если мы скажем: то, что не помолившийся маарив дважды молится шахарит – это потому, что речь идет о молитвах одного дня, как сказано "и был вечер, и было утро", то здесь-то речь идет о двух разных днях (непромоленная минха должна была быть промолена вчера, а сейчас, после наступления темноты – уже следующий день!). Да и исходя из параллели с жертвоприношениями – то, что не успели принести сегодня (например, забили жертвенную овцу, но не успели до наступления темноты покропить ее кровью основание жертвенника) – пропало. Или же, допускает Талмуд, не будем слишком далеко заходить с параллелями? Молитва – воззвание к милости Б-жьей. И тут работает другая внутренняя логика: хочешь – взывай. Талмуд принимает второй подход и разрешает забывшему помолиться минху дважды молиться маарив.

Таким образом, мы видим: Талмуд исходит из того, что порядок молитв соответствует порядку миротворения "и был вечер, и было утро". А заключение Талмуда в конкретном вопросе связано вообще с другим моментом: с тем, что молитва – это воззвание к Б-жьей милости и каждый имеет право прибегнуть к ней.

Кроме того. Там же, в трактате "Брахот", мы находим ссылки на прямое указание в Писании на то, что ежедневных молитв в будний день должно быть три (см. "Даниэль", 6:11) и порядок этих молитв – "вечер, утро и полдень" (см. Теѓилим, 55:18). Короче говоря, вроде бы все за то, что порядок молитв тот же, что и у прочтения Шма: сначала вечер, затем утро. И затем не предусмотренный для Шма полдень.

Но мы же видим, что в мишне, а за ней и в Геморе, первыми обсуждаются сроки утренней молитвы, а не вечерней. Нестыковочка!

На самом деле, разумеется, нет никакой неувязочки. А есть известное галахическое правило (см. Хулин, 83а): в том, что касается порядка Мироздания, утро следует за вечером, а в том, что касается храмовой службы (и в частности, приношений), – вечер следует за утром.

Исходя из этого можно предположить, что имеет место спор касательно статуса молитвы: если молитва – часть "миротворения", то порядок молитв – от вечера до вечера. А если молитва – форма приношения, то порядок – от утра до утра.

АА может, все проще и одновременно сложнее? В том смысле, что молитвы в какой-то мере следуют порядку миротворения (и в этом аспекте молитвы выстраиваются от заката до заката). А в какой-то – порядку приношений (от рассвета до рассвета).

Связана эта двойственность вот с чем. С одной стороны, молитва – это, говоря словами классика, "служение сердца", как сказано: "И служить Ему всем сердцем вашим и всей вашей душой" (Дварим, 11:13). А с другой стороны, по-простому (в первую очередь, по форме), молитва – это просьба. Просьба о благополучии.

Невооруженным глазом видно, что "служение сердцем" и "просьбы о благополучии" – это прямо противоположные вещи. "Служение сердца" – это же, в первую очередь, самоотречение ради служения Творцу, воспитание в себе безраздельной преданности Ему и т. д. и т. п. Иными словами, вектор: как можно меньше места в душе для меня самого, любимого, и как можно больше – для Всевышнего. А когда мы просим для себя – все наоборот. Потому что так уж устроен человек, что, говоря языком все того же Талмуда, если у него есть сто, то он хочет двести. Так что начнет человек просить – аппетит и придет во время еды.

Не удивительно, что во времена Мишны подлинные мудрецы, по свидетельству современников, часами готовились к молитве (как раз отрешаясь от всего мирского, от всего личного). А после молитвы – часами выходили из этого состояния, "возвращаясь на этот свет" и к необходимости думать не только о Б-ге, но и, не приведи Б-г, о себе.

Но при этом, содержание молитвы "Амида", ее центральной части, предваряемой тремя благословениями-восхвалениями и завершаемой тремя благословениями-благодарениями, – это сплошное "дай, дай, дай": здоровье, мир, достаток, приличную власть, сносную экологию, послушных детей, бесплатный интернет и т. д.

Вот и получается, что наша молитва – это гибридное оружие для гибридной духовной войны.

Нужно сказать, что критерием истины у нас, евреев, служит практика. Точнее – практическая галаха. А практическая галаха исходит из того, что порядок молитв – маарив-шахарит-минха. Так что версия о том, что пропустивший минху может дважды молиться маарив, не имеет отношение к версии, согласно которой маарив – заключительная молитва дня. То есть по галахе молитва относится к порядку миротворения: от заката до заката.

А что тогда со вторым аспектом? Дело в том, что, как мы уже упоминали, по форме молитва – просьба об удовлетворении нужд. Часть порядка мироустройства. Это то, что касается самой молитвы. А вот то, что молитва – это "служение сердца", связано с подобающим состоянием молящегося.

Теперь становится совсем интересно: с точки зрения сути молитвы (объект), молитвенный круг – от заката до заката. А с точки зрения (ожидаемого) душевного настроя молящегося (субъект) – от рассвета до рассвета.

Фишка в том, что совершенство объективного аспекта парадоксальным образом зависит от уровня субъективного. Проще говоря, как бы хороша ни была молитва с формальной точки зрения, ценность, важность и полноту ей придает только верный настрой молящегося. Его намерения, его отдача. (Наоборот, кстати, не работает: если молящийся рвется из жил и из всех сухожилий, то недочеты по форме это компенсирует. Такая несправедливость.)

Теперь становится понятным, почему Рамбам начинает законы молитвы со следующих слов: "Предписывающая заповедь молиться ежедневно, как сказано: "И служите Г-споду, Б-гу вашему"" (Шмот, 23:25). И согласно преданию, "служение – это молитва", как сказано: "И служить Ему всем сердцем вашим и всей вашей душой" (Дварим, 11:13). Сказали мудрецы в начале трактата "Таанит": "Что такое служение сердца – это молитва".

Комментаторы Рамбама наперебой спрашивают: зачем Рамбам цитирует слова стиха "И служите Господу, Б-гу вашему", почему бы не удовлетвориться второй цитатой: "И служить Ему всем сердцем вашим и всей вашей душой"? Подсказку, как это часто бывает, дает контекст. Что сказано в продолжение стиха "И служите Господу, Б-гу вашему"? – "И Он благословит твой хлеб и твои воды, и устраню недуг из твоей среды". То есть в первой части параграфа Рамбам говорит о заповеди формально возносить каждый будний день три молитвы с просьбами об удовлетворении наших потребностей. А что сказано перед "и служить Ему всем сердцем вашим и всей вашей душой"? – "Чтобы любить Господа, Б-га вашего". Это (наверное, можно и не пояснять) о том, что должен чувствовать молящийся в момент молитвы. И из того, что Рамбам упоминает первым, а что вторым, становится понятным, что важнее в формальном, в том числе и галахическом, плане, а что – не будучи самой молитвой, придает ей полноту и совершенство.

Проще говоря: во-первых, нужно возносить молитвы. И только во-вторых, но при этом – обязательно, нужно это делать от всего сердца и во имя Небес.

Намек на это можно усмотреть в вышеупомянутой структуре самой молитвы. Хотя главное – это просьбы об удовлетворении наших потребностей, начинаем мы с восхвалений. А заканчиваем – благодарениями. Восхваления и благодарения – это то, что настраивает на подобающий лад. Но именно благодаря им у нас есть шанс, что Небеса внемлют нашим прошениям! Такой расклад

Возвращаясь к схемам "от заката до заката" и "от рассвета до рассвета", которые, как мы уже поняли, соответствуют разным аспектам молитвы, поясним вот что. Миротворение ("от заката до заката") – указывает на путь служения, заключающийся в том, что святость снисходит свыше вниз (как при сотворении мира "и был вечер, и было утро"). И там внизу проявляется в тех или иных формах. На примере человека: душа спускается в этот мир, облекается в материальное тело и освящает его по мере сил. Воздействие свыше вниз. Из духовных миров в мир материальный и т. д. А приношение – это вознесение снизу вверх. Из нашего материального мира, посредством принесения материального скота, хлебов, курений, масла, вина и т. д. в мир духовный. И тут, понятное дело, чтобы было что возносить, нужен "свет". Тот самый, подлежащий подлинному вознесению. И по восходящей, вплоть до того, что в финале мы достигаем способности вознести даже тьму наступившей вслед за днем ночи (на самом деле нет никакой тьмы, а есть только "непостижимый свет", до которого мы и добираемся к ночи, после целого дня служения). От рассвета до рассвета. А на новом рассвете – все то же самое начинается на принципиально новом уровне.

Проще говоря, когда мы говорим о миротворении, порядок такой: сначала разгребаем самое сложное – разгоняем тьму, а потом уже добираемся до света. Понятно, что исправлять никакое – несравненно проще, чем нуждающееся в легком косметическом ремонтике. Как сказано, "легче сломать и построить заново, чем возиться". А когда говорим о служении – приношении: то наоборот. Идем от простого к сложному.

Это как с едой. В детстве ты сначала съедаешь все вкусное. А потом долго и безнадежно мучаешь остальное. А потом взрослеешь, умнеешь и меняешь тактику: оставляешь вкусное напоследок. Если, конечно, не приходится опасаться, что у тебя его отожмут.

Вот и служение, направленное на этот мир, строится на превращении тьмы в свет. А служение, направленное в высшие миры, – это движение от света явного к свету скрытому во тьме. То есть и тут и там речь идет о превращении тьмы в свет. Только на очень разных уровнях: в материальном мире – формальное. Внешнее. В духовном – глубинное, сущностное. Одно дело покрасить щенка в голубой цвет поверх натурального. А совсем другое – отмыть его настолько, что выяснится, что голубой и есть натуральный. Чувствуете разницу?

Итак. Что представляет собой молитва? С одной стороны, это возможность раскрыть свет своей души, дать ему проявиться, суметь, если получится, испытать прилив ощутимой любви ко Всевышнему и трепета перед Ним. И в этом отношении молитва – процесс внутренний, сугубо интимный. С другой же стороны, для того, чтобы заповедь молиться была исполнена в соответствии с галахой, необходимо вслух произносить строго регламентированные слова. Одних, даже самых прекрасных, порывов сердца недостаточно. Необходим выхлоп. Необходим для того, чтобы влияние оказывалось не только на душу, но и на тело (физически произносящее слова).

И понятно, что в плане духовного служения день – как цикл – начинается с утра, т. е. с того самого момента, когда, побуждая душу на духовный поиск, на служение, ее касается метафизический свет, являющийся проекцией физического. И заканчивается день достижением способности раскрыть тот свет, что во тьме, – ночью, ночной молитвой. Иными словами, своим служением раскрыть Б-жественное присутствие в мире в целом и в каждом его аспекте в частности.

И в этом смысле, маарив – самая возвышенная из молитв, пик служения. Что перекликается с тем, что ввел эту молитву, как мы уже упоминали, праотец Яаков, краса и гордость ("бахир") нашего праотцовства. Почему же тогда, по галахе, порядок молитв – маарив-шахарит-минха?! Потому что цель творения – не наш личностный духовный рост. А приведение, посредством нашего служения, мира в соответствие с Б-жественным замыслом. А здесь, как мы помним, порядок – "и был вечер, и было утро": сначала разгоняем тьму, затем уже купаемся в свете и т. д.

Душа спускается в тело, которое, на момент стыковки, всего лишь кусок еле дышащего мяса. И начинает возвышать его: человек умнеет, добреет, хорошеет. И если все делает правильно, к старости превращается в патриарха. (А если неправильно, то в пускающий слюни кактус, не способный существовать без телевидения.) Это и называется превращением тьмы в свет на базовом уровне.

Так и с молитвой. Главное, как ни обидно, произнесение слов, а не внутренний пафос. Потому что, как мы помним, главное – физическое, активное влияние на мир, а не происходящее в нашей душе. И начинать нужно с разгона тьмы (маарив). И дальше по пунктам. В смысле, по ступеням восхождения.

И в этом раскладе главная (заключительная) молитва – это минха. Согласно известному объяснению, "главной", самой ценной в глазах Небес, молитву минху делает то обстоятельство, что две другие молитвы люди молятся рано утром и поздно вечером (ночью), когда у нормальных людей уже (или еще) есть свободное время и распоряжаться им несложно. А вот минха – молитва полуденная. В разгар трудового дня. Когда, для того, чтобы выкроить время, добраться до синагоги, собрать миньян и т. д., нужен подчас подлинный героизм! Самоотверженность. Понимание важности момента. И важности служения именно в этом материальном мире, со всеми его неизбежными ограничениями. Нехватка времени, нехватка мотивации, нехватка десятого молящегося и т.д.

К слову сказать, минха связана не только с личностью установившего ее праотца Ицхака, но и с провозвестником Избавления – пророком Элияу, который, как известно из трактата"Брахот" (6б), удостоился ответа Небес именно во время минхи.

Возвращение Элияу ознаменует скорый, ожидаемый с минуты на минуту, приход Машиаха, в эпоху которого будет достигнуто совершенство приведения в полное соответствие с Б-жьей волей и всего Мироздания, и каждой души.

(Авторизированное изложение беседы Любавичского Ребе, "Ликутей сихот" т. 35, стр. 125-130.)