Я врач, и моя специальность – врожденные пороки сердца. Я изучал медицину в Тель-Авивском университете, ординатуру проходил в больнице Кармель, а затем отправился в Лондон на повышение квалификации в области детской кардиологии под руководством профессора Майкла Тайнена в больнице Гай. Я был его учеником с 1983-го по 1985-й год.

Однажды к нам обратилась еврейская семья из Голден Грина. Их сын не набирал вес, дышал с трудом, явно испытывал постоянный дискомфорт. Налицо были какие-то функциональные нарушения.

Причиной оказался врожденный порок сердца. Из-за большого отверстия между сердечными камерами излишки крови поступали в легкие, из-за чего все сердце распухло, увеличивая давление на пульмональные артерии. Ребенок сражался за каждый вдох и тратил всю свою энергию на то, чтобы выжить – дышать и поддерживать сердцебиение. У него просто не оставалось сил на то, чтобы нормально есть, и поэтому он не мог расти.

Пока мальчику ставили диагноз, родители узнали, что я израильтянин, и попросили, чтобы я принял участие в лечении, хотя я был всего лишь учеником профессора.

После того, как мы получили результаты всех анализов, я объяснил им, что состояние мальчика ухудшается, что требуются лекарства, чтобы спасти его от непосредственной опасности, и что после того, как мы сможем стабилизировать ситуацию, мы должны выполнить несколько инвазивных процедур. Необходимо вживить в его сердце диагностический катетер, чтобы собирать данные из сердечных камер: кровяное давление, уровень кислорода и т.д., – и для этого надо будет ввести в сердце радиочувствительное вещество, чтобы определить точное положение патологии. Эти данные затем представят избранной группе хирургов, которые проведут операцию на открытом сердце, чтобы замкнуть отверстие. В течение операции ребенок будет подключен к сердечно-легочному аппарату. Затем хирурги зашьют разрез, а потом наступит долгий период реабилитации и реконвалесценции.

Семья приняла новости с пониманием. Они были благодарны врачам за внимание, но попросили немного подождать с операцией. Они хотели проконсультироваться с Ребе и получить его наставления и благословение на операцию.

Мы, естественно, согласились, хотя неевреи из нашей группы и не понимали, к чему это все. Имея некоторое представление о таких вещах, я объяснил им, как хасиды относятся к Ребе, и сказал, что несомненно семья вернется к нам с благословением Ребе на операцию.

Они действительно вернулись. Они ездили к Ребе за советом, и он дал ребенку благословение. В руках они держали доллар, который он дал им чтобы передать его на благотворительные цели в заслугу мальчика. Родители сообщили нам, что Ребе дал им благословение и сказал, что Всевышний будет охранять здоровье и благополучие ребенка, и посоветовал не делать операцию, а лишь следить за его физическим развитием и функционированием жизненно важных органов.

Мы были в шоке. Естественно, профессор Тайнен не соглашался. Он не сомневался, что без хирургического вмешательства вернуть ребенку здоровье невозможно. Но родители настаивали на своем решении – а их неравнодушие и любовь к ребенку были очевидны, – и мы разработали альтернативный план. Мы согласились отправить мальчика домой на период, необходимый ему для прохождения курса стабилизирующего лекарства, при условии, что он регулярно станет возвращаться в больницу для частых проверок и анализов. Вся наша врачебная группа считала, что после двух-трех визитов надвигающаяся трагедия будет очевидной, и родители начнут умолять нас спасти ребенка.

Однако уже во время второй проверки стало ясно, что происходят явные изменения к лучшему. Третья и четвертая проверки – а времени между ними проходило совсем немного – показали настолько значительное улучшение, что отношение всей врачебной группы к ситуации полностью изменилось.

Мы видели совершенно больного ребенка, превратившегося в ребенка с патологией, которую мы вполне могли контролировать. Это потрясло всех, начиная с медсестер, которые взвешивали младенца и измеряли частоту его дыхания, и кончая старшими врачами, наблюдавшими за всем процессом и следившими, чтобы не произошли какие-либо ошибки, могущие отрицательно повлиять на развитие ребенка в долгосрочном прогнозе. Все, включая профессора Тайнена и меня, понимали, что тут происходит что-то небывалое. С каждым визитом мы видели огромный прогресс в состоянии пациента.

На наших глазах перебои сердца становились все реже и слабее. Левый желудочек быстро уменьшался и приближался к своему нормальному размеру. Отверстие между желудочками закрывалось. Ребенок был вне опасности!

Все, кто следил за развитием этой ситуации, понимали, что это нечто из ряда вон выходящее, что даже нельзя назвать статистической флюктуацией. Каждый раз, собираясь на совещание или просто на дружеские посиделки, мы возвращались к тому, что происходило с этим ребенком, и бесконечно спорили.

Тем временем, мальчик продолжал изумлять. Он начал расти, развиваться, ползать, делать все то, что абсолютно невозможно для ребенка с пороком сердца.

Примерно тогда же я закончил свои занятия и вернулся в Израиль, где вскоре получил сообщение от семьи из Голден Грина, что ребенок совершенно поправился.

Спустя годы они все приехали в Израиль и провели празднование его Бар-Мицвы у Стены Плача. Я был среди приглашенных. Я даже получил возможность осмотреть ребенка как врач. Он оказался прекрасно развит для своего возраста и, надо заметить, очень умен. Короче, я нашел его совершенно здоровым, без малейшего следа того страшного порока сердца, который угрожал ему в младенчестве.

Это удивительная история со счастливым концом, которую я рад был рассказать. За всю мою карьеру я никогда не видел такого непредсказуемого изменения, и хотя я наблюдал много случаев быстрого выздоровления, мне никогда не приходилось видеть столь невероятного и впечатляющего. Впечатляющего как для пациента, так и для врачей, больших ученых и опытнейших специалистов в области врожденных пороков сердца.

Возможно, самой удивительной реакцией оказалось отношение к этой истории профессора Тайнена. Даже он – воплощение скептицизма и научного подхода – понял, что этот случай не имеет рационального объяснения, что развите болезни и выздоровление были открытым чудом. Он сам говорил об этом много раз. На конференциях врачей и на наших собраниях в больнице он часто упоминал этот случай. Он всегда смотрел на вещи непредвзято, но здесь ему пришлось примириться с фактом, что его академическая и профессиональная подготовка, его знания и огромный опыт померкли перед чудом.

Перевод Якова Ханина