Родился я в Бруклине, где мой отец владел магазином мануфактуры. Это был единственный магазин на улице Мур, закрывавшийся на субботу.

Отец всегда был для меня примером еврея, верного Торе. Он позаботился и о том, чтобы я получил образование в йешиве. Я учился в йешиве "Тора Водаат" и там же получил диплом раввина. У меня также есть ученые степени из Бруклинского колледжа и из Йешива-университета.

Впервые я встретился с Ребе, когда он еще не был Ребе. Это случилось 29-го января 1950-го года на похоронах Предыдущего Ребе, рабби Йосефа-Ицхака Шнеерсона. Собрались огромные толпы народа, и толкотня была неимоверной. Я оказался рядом с открытой могилой. В какой-то момент толпа подалась вперед, и я чуть не оказался в яме, но вовремя сообразил перепрыгнуть ее и приземлился рядом с будущим Ребе.

После того, как он стал Ребе, я приходил время от времени на фарбренгены в штаб-квартиру Хабада в доме 770 на Истерн-парквей. Эти праздничные события я помню очень живо. Ребе сидел за столом, окруженный людьми, и можно было сразу же заметить, с каким почтением и уважением относились к нему хасиды. Когда он говорил, казалось, можно было услышать падение булавки, с таким благоговением внимали ему. И правильно делали. Как много он совершил за время своего пребывания на этой земле! Скольких вернул к Торе!.. Да во всем мире не найдется уголка, где бы не оказались его посланники, передающие другим его учение!

И естественно, Ребе раньше других стал направлять своих посланников в Россию, когда она еще находилась под властью коммунистов и любая еврейская деятельность там была опасной.

В 1982-м году я побывал в России. Я сотрудничал тогда с Комитетом по делам российского еврейства на Лонг-Айленде, и меня с товарищем выбрали в качестве представителей для поездки. Будучи выбранным, я хотел сделать что-нибудь конкретное, а не просто поехать и произнести речь. Поэтому я связался с любавичскими хасидами, и меня предстваили двум раввинам – Моше Левертову и Гедалье Корфу.

– Я еду на две недели в Советский Союз, – сказал я им, – и мне хотелось бы сделать что-нибудь для Хабада, так как знаю, что вы, ребята, проводите там феноменальную работу.

Мне дали холщовую сумку, набитую предметами, которые мне предстояло взять с собой: мезузами, тфилин, молитвенниками, экземплярами книги Тания, пакетами мацы и т.д.

Я тщательно подготовился к путешествию, чтобы в Советском Союзе никто не заподозрил, какие у меня цели. В моих документах не было и намека на то, что я раввин. У меня был чужой номер социального обеспечения. Никакого водительского удостоверения. Ничего. Первый и последний раз в жизни я надел парусиновые брюки, парусиновый пиджак и парусиновую кепку.

Мои хабадские знакомые сказали мне, что делать. Они надавали мне советов, что говорить и чего не говорить, куда ходить и куда не ходить. Они также дали мне адреса тех, с кем мне надо было встретиться в Москве и в Ленинграде.

За день до моего отъезда в Россию в доме 770 состоялся фарбренген. Меня подвели к Ребе, чтобы получить благословение на успех моей миссии. Толпа была настолько плотной, что меня вытолкнули наверх, так что я, кажется, прошелся по чьим-то головам и наступил кому-то на шляпу. Во всяком случае, я оказался перед Ребе, и он пожал мне руку и дал благословение на успешное путешествие, благословение, которое, как оказалось позже, спасло мне жизнь.

В Советском Союзе за мной пристально следили. В моей комнате в гостинице я обнаружил в настольной лампе микрофон размером с двадцатипятицентовик. Не зря меня предупреждали, чтобы у себя в номере я не говорил ни о чем, кроме погоды и спорта, и уж ни в коем случае не о политике, и не на идиш или иврите.

Среди других я встретился с Мотлом Лившицем, подпольным хабадским резником, а также с человеком по имени реб Гече, активистом подпольной деятельности Хабада. Узнав, что прямо перед приездом в Россию я побывал на фарбренгене у Ребе, он тут же спросил, не привез ли я для них водку от Ребе. Я и не знал, что об этом следовало попросить, и естественно, водки от Ребе у меня не было. Какое же он испытал разочарование! Если бы я только сообразил попросить! Для них это значило так много – иметь что-нибудь материальное прямо от Ребе!

Мне также удалось встретиться с "ленинградским праведником", Ицхаком Коганом, который тоже был очень активен в подпольной хабадской деятельности. Он попросил меня провести свадьбу. Когда я встретился с женихом и невестой, оказалось, что у жениха нет ни талита ни тфилин. Я сказал ему, что для меня будет честью и радостью подарить ему мои тфилин в качестве свадебного подарка. Они понадобятся мне для утренней молитвы на следующий день, но сразу вслед за этим они будут принадлежать ему на всю жизнь.

Что-то, очевидно, произошло, и в назначенное место он не пришел. Я очень огорчился. Может быть, я должен был отдать ему тфилин накануне? Но я ни разу в жизни не пропустил накладывание тфилин, так как же я мог?

Садясь на автобус, который должен был везти меня в ленинградский аэропорт, я увидел бегущего человека. Он пришел за тфилин. Я отдал ему тфилин, и мы коротко поговорили на иврите. Наша экскурсовод услышала нас и сообщила по инстанциям.

Сразу по прибытии в аэропорт меня остановили:

– Что у вас в этом мешке?

В мешке у меня ничего не было, потому что я все раздал. Тем не менее меня повели в комнату для допросов – пустые стены, одна голая лампочка. Меня начали засыпать вопросами:

– Кто вы такой? Что вы тут делаете? Где ваш паспорт?

Ощущение было ужасным. Я начал бормотать видуй – молитву, которую произносят перед смертью. Я думал, что меня сейчас пошлют в Сибирь, и никто об этом не будет знать.

Однако, через полчаса меня отпустили. И я совершенно уверен, я знаю это без всякого сомнения, что отпустили меня благодаря благословению Ребе. Ребе сказал, что путешествие будет успешным, я исполню все, что собираюсь, и вернусь домой живым и здоровым. И так оно и было.

Перевод Якова Ханина