Когда Шолому-Довберу исполнилось четыре года, его дед, Ребе Цемах-Цедек предложил сосватать внуку его двоюродную сестру Штерну-Сару. Родители с обеих сторон согласились с предложением Ребе и составили тнаим, где, согласно традиции, было оговорено условие о том, что "свадьба состоится в святом городе Иерусалиме". В этом условии отражалась абсолютная вера в скорый приход Мошиаха.

Свадьбу было решено провести через десять лет, когда жениху исполнится четырнадцать. Прошел оговоренный срок, и встал вопрос – где же теперь проводить свадьбу? Рав Йосеф-Ицхак, отец невесты, потребовал, чтобы в соответствии с обычаем народа Израиля свадьбу провели в том городе, откуда невеста – в Овруче.

– Изначально мы решили, что свадьба состоится в Иерусалиме, – ответил брату Ребе Маараш, отец жениха. – Любавичи, город наших святых предков, по святости уступают лишь Иерусалиму, поэтому свадьба должна быть тут.

Ребе заметил также, что из-за слабого здоровья не сможет приехать в Овруч. Братья договорились, что Ребе Маараш во время своего ближайшего визита на Оэль спросит об этом отца. Вернувшись, Ребе сообщил брату ответ: свадьба должна состояться в Любавичах. Но рав Йосеф-Ицхак продолжал настаивать на Овруче.

– Почему ты такой упрямый? – спросил Ребе Маараш. – Ты хоть понимаешь, что я даю тебе зятя, чьи чистота и красота – как у нашего праотца Яакова?!

Старший брат, однако, оставался тверд в своем требовании.

В воскресенье утром жених должен был выехать из Любавичей. Перед самым отбытием Ребе Маараш перечислил сыну достоинства его будущего тестя, рава Йосефа-Ицхака.

– Женившись на дочери рабби Яакова-Исраэля из Черкасс, – рассказывал Ребе, – мой брат сообщил тестю, что всегда молится с общиной. К изумлению тестя, однако, в первый же раз, что они молились вместе, Йосеф-Ицхак провел в молитве чуть ли не целый день. Когда же тесть спросил его: "Какая же это молитва с общиной?", брат ответил: "Мне говорил отец, Цемах-Цедек, от имени прадеда, Алтер Ребе, что молиться с общиной означает собирать искры святости, очищать их и возносить их своей молитвой, используя все десять атрибутов своей души по числу евреев, составляющих миньян".

Затем Ребе Маараш попросил сына выполнить три условия:

1. Штраймл1 во время свадебной церемонии не надевать, а надеть его только в Любавичах.

2. Шираим2 хасидам не раздавать и во время субботнего кидуша вести себя так, как он вел бы себя в любую другую субботу.

3. После свадьбы сразу же покинуть Овруч, чтобы успеть провести в Любавичах последний из семи дней Шева Брахот3.

Шолом-Довбер пообещал выполнить все просьбы отца.

Ребе провожал сына до близлежащей деревни Ермаковка, и, прежде чем попрощаться, сказал, что хочет произнести маамар. Поблизости стояла маленькая скамейка, на которой мог устроиться лишь один человек. Ребе отказался садиться.

– Жених подобен королю, – обратился он к сыну, – и это место – для тебя.

Шолом-Довбер возразил, что не подобает сидеть в присутствии отца. Тогда хасид Шломо Геллер4, известный своей физической силой, встал на четвереньки, предложив в качестве сиденья собственную спину. Шолом-Довбер прислонился к нему, а Ребе уселся на скамейку и произнес маамар.

Это был первый из маамарим, которые Ребе Маараш произнес в честь свадьбы. Начинался он словами "И сыновья правителями их станут…"5, из чего хасиды поняли, что жениху суждено стать Ребе, будучи совсем молодым.6 Когда Ребе завершил маамар, жених отправился дальше в сопровождении своей матери, одного из помощников своего отца и нескольких хасидов.

Свадьбу намеревались провести в пятницу, но потом перенесли на исход субботы, 11 Элула. Множество хасидов собралось в Овруче. Ввиду того, что первым послесвадебным днем изначально должна была стать суббота, община приготовила торжественную трапезу, которую собирались провести сразу после кидуша. Ожидалось, что жених произнесет маамар, как это принято у хасидов Хабада, и будет раздавать шираим, как это делают в других хасидских общинах.

В субботу, после утренней молитвы, все собрались в зале, где уже были накрыты столы, и стали ждать жениха. Субботняя молитва самого рава Йосефа-Ицхака всегда длилась около шести часов. Однако в эту субботу он закончил молитву вместе со всеми, чтобы никого не заставлять ждать.

Войдя в зал, рав Йосеф-Ицхак объявил собравшимся гостям, что жених, скорее всего, еще молится, поэтому Кидуш можно начинать без него. Прошло какое-то время, а жених так и не появился. Кто-то предположил, что он не знает, куда идти, и несколько хасидов отправились за ним в синагогу. К своему изумлению, они обнаружили, что жених все еще молится и дошел только до благословения "Барух Шеамар". Такая долгая молитва даже в субботу была для них в новинку.

Узнав, что жених в самом начале утренней молитвы, гости взволновались.

– Похоже, что в Любавичах молятся по-настоящему долго, – шепотом говорили они друг другу.

Выждав час и полагая, что Шолом-Довбер уже заканчивает, рав Йосеф-Ицхак отправил к нему двух хасидов, попросив проводить его к гостям. Посланники вернулись с известием о том, что жениху потребуется еще немало времени, чтобы закончить молитву, поскольку сейчас он читает благословения перед "Шма".

Лишь после того, как хасиды вернулись без жениха в третий раз, рав Йосеф-Ицхак понял, что для такой долгой молитвы есть особая причина. Очевидно, отец дал сыну какие-то наставления, и он не хотел это ни с кем обсуждать. Тогда рав Йосеф-Ицхак обратился к ребецин Ривке:

– Я не знаю, что за условия мой брат поставил Шолому-Довберу, но я вижу, как они важны для них обоих. Поэтому, какими бы ни были эти условия, я заранее с ними согласен. Надо, чтобы кто-нибудь сообщил об этом жениху.

Ребецин Ривка сказала, что сама передаст сыну слова его дяди, потому что, если это сделает кто-либо другой, погруженный в молитву Шолом-Довбер ничего не услышит. Как только она вошла в синагогу, Шолом-Довбер почувствовал ее присутствие, повернулся и выжидающе посмотрел на нее.

– Дорогой сын, – сказала ребецин, – можешь заканчивать молитву. Твой дядя на все согласен.

Шолом-Довбер закончил молитву и отправился к гостям. Когда он появился, уже подходило время послеполуденной молитвы, пришлось поторопиться, и трапеза прошла безо всякой помпы, как и просил его отец.

Свадьбу провели на исходе субботы, и, следуя просьбе отца, жених штраймл не надевал. На следующее утро, с рассветом, молодые собрались в дорогу. Рав Йосеф-Ицхак умолял их остаться хотя бы на день, но они сказали, что хотят вернуться к субботе, чтобы последний из семи дней "Шева Брахот" провести в Любавичах.

Ввиду непредвиденных обстоятельств, однако, добраться до дома в срок они не смогли. На субботу пришлось остановиться в местечке, расположенном в нескольких верстах от Любавичей. Когда в субботу ночью молодожены прибыли в Любавичи, во дворе синагоги их уже встречала толпа танцующих хасидов.

Встретив сына, Ребе Маараш сказал:

– С момента твоего отъезда из Любавичей и на протяжении всей послесвадебной недели я произнес тридцать два маамара, согласно числовому значению слова лев ("сердце"). Это тебе подарок от наших святых Ребеим – моего отца (Цемах-Цедека), деда (Мителер Ребе) и прадеда (Алтер Ребе). Они передают тебе понимающее сердце.