Говоря о запрете есть пищу, которая была приготовлена (термически обработана) иноверцем-иноплеменником, Талмуд ссылается на сказанное в главе “Дварим”: “Пищу за серебро продавать будешь мне, и буду есть. И воду за серебро давать будешь мне, и буду пить”1. Это не формулировка запрета2, а свидетельство его наличия, отсылка к нему (асмахта): как пить будем только воду, которая не изменяется от термической обработки, так и есть будем только то, что не изменяется в термической обработке (и не нуждается в ней). И даже если бы захотели вкусить чего-нибудь более теплого, то выкусили бы, ибо запрещено нам приготовленное на огне вами.

С запретом, в общем и целом (но ни в коем случае, не в частностях), все понятно. А что с сопровождающими потерями? Речь вот о чем. Когда в кошерной посуде готовят, не дай Б-г, некошерную еду, то и сама посуда, впитывая вкус некошерного, становится некошерной. А что происходит, когда кошерные продукты готовят в кошерной посуде, но иноверцы? Ведь в результате приготовления кошерное содержимое посуды становится некошерным. Означает ли это, что и посуда, впитывая вкус, раскошеровывается?

Вот тут мнения наших законодателей не на шутку расходятся. Меньшинство, апеллируя к общечеловеческой логике, постановляют, что посуда остается кошерной. Поскольку запрет употреблять в пищу приготовленное на огне иноверцем вызван стремлением не допустить, по мере возможностей, возникновения запрещенных Торой смешанных браков и является мерой в этом направлении, то и подпадать под него должно только то, что чревато этим нарушением. Вкушение блюд – чревато. А использование посуды, при всем уважении к этому интимному моменту – не чревато. Ну не приводит использование кастрюли, в которой варил иноверец, ни к чему серьезному, с серьезной вероятностью.

Но таких – явное меньшинство. Абсолютное большинство наших законодателей стоит на том, что посуда, в которой готовил иноверец, становится некошерной, также как и приготовленная в ней пища3. Ибо есть общее правило, гласящее, что все “выделяемое” пищей, запрещенной в употребление в силу установления мудрецов (независимо от логики запрета), запрещено в той же мере, что и сама пища и поэтому, впитываясь в стенки сосуда, делает некошерным и его.

(Рогачевский гаон объясняет, что, когда что-то запрещается, неважно в силу каких причин, оно становится, с точки зрения закона, сущностно, а не условно, запретным. Т. е. остается запретным и в случае исчезновения условия, делающего его запретным. Проиллюстрируем на примере. В законах возведения сукки4, Рамбам (следуя сказанному в Талмуде) постановляет, что “для покрытия сукки (схаха) можно использовать доски шириной менее четырех ладоней, даже если они были обструганы. Если они имеют ширину более четырех ладоней, то их не используют в качестве схаха, даже если они не были обструганы”. Т. е. пока ширина доски меньше четырех ладоней, это не доска, а веточка. Просто широкая. А если шире, то это уже доска и, сидя под ней, человек заповедь сидеть в сукке не исполняет. Ее запрещено использовать в качестве покрытия сукки. И тут начинается интересное. Рамбам включает режим хитрого еврея, у которого были доски в четыре ладони шириной, но меньше четырех ладоней толщиной”. А других досок у него не было. И он решает просто назвать ширину толщиной, а толщину шириной и “перевернуть доски на бок, чтобы их ширина стала меньше четырех ладоней, чтобы использовать их как покрытие”. Казалось бы, человек – чертов гений! Но Рамбам постановляет: это неприемлемо. Почему? Потому что надо было раньше думать! После того, как деревяшка уже была признана запрещенной для использования в качестве покрытия сукки – обратной дороги нет.)

Хотя разговор о посуде, которой пользовались для приготовления пищи на огне иноверцы, ведется примерно в середине трактата Авода Зара5, однако постановление вышеупомянутого большинства законодателей, очевидным образом связано с содержанием одного требующего разъяснения рассказа, который приводится в самом конце того же трактата6.

Итак, рассказывают, что мар Йеуда и его недоотпущенный7 раб Бати бар Тови (Тувья) сидели в обществе царя Шавора8. Принесли им этрог (цитрон). Царь своим царским ножом отрезал кусок себе. Потом отрезал кусок для Бати бар Тови. А потом десять раз воткнул нож в плотную землю, как следует сделать, кошеруя нож после соприкосновения с холодной некошерной пищей, и только после этого отрезал кусочек для мара Йеуды.

– Разве я не еврей, что ты не кошеруешь нож, прежде чем отрезать кусочек для меня? – обиделся Бати бар Туви.

– Про мара Йеуду я знаю, что он сторонится нарушения запретов и не ест запретное, а про тебя – нет. – честно ответил царь.

А по другой версии, царь сказал Бати бар Туви: “Вспомни сделанное тобой прошлой ночью”. Намекая, как объясняет Раши, на то, что прошлой ночью, лично он, царь Шавор, следуя законам персидского гостеприимства, послал каждому из гостей по женщине. Мар Йеуда отказался принять такой знак внимания, а вот Бати бар Туви принял и впустил.

Вот истории и конец. Теперь анализ. Разница между двумя версиями царского ответа очевидна: согласно первой, царь был только не уверен, строго ли Бати воздерживается от нарушения запретов. А согласно второму, точно уверен, что, мягко говоря, не строго.

Но вот какое дело: очевидно, что версии разнятся только в том, что касается сказанного царем, а не сделанного Бати. Проще говоря, персиянка в гостях у Бати, по всем версиям, была, царь об этом знал, и почему же в таком случае, согласно первой версии, Шавор ограничился только выражением сомнения в том, что Бати строго воздерживается от нарушения запретов? Он же точно знал, что вообще не строго. И не воздерживался. Можно, конечно, попробовать настаивать, на том, что версии разнятся и в том, что касается эпизода с ночной гостьей, но это – слишком большая натяжка, для уважающего себя талмудиста.

Тосафот предлагают объяснить тем, что поскольку Бати был недоотпущенным рабом, а рабам близость с иноплеменницами дозволена. Так что формальных претензий к нему быть не могло. А неформальные – не царское дело! Так что совершенно непонятно, на что он, царская его морда, намекает, вспоминая вчерашнее.9

Это – согласно постановлению самих Тосафот в рактате Гитин10. А Раши, который там пишет в своем комментарии, что такая близость запрещена, и здесь так же последовательно видит в поступке Бати нарушение запрета Торы. И поэтому, по мнению Раши, вопрос к Шавору (согласно первой версии истории) остается в силе: что заставляет его только сомневаться в кошерности Бати, вместо того чтобы не сомневаться в его некошерности?

А с другой стороны, если Бати строго соблюдал все запреты, то почему же он принял кусочек этрога, отрезанный некошерным ножом, и съел его? Тут ответ прост: это было царское угощение. Царя-иноверца, который сейчас большой любитель евреев, а через мгновение он взбесится от того, что ты пренебрег его угощением (или напомнил ему о его нееврействе), и голова с плеч. Прямая угроза жизни, оправдывающая нарушение почти всех запретов Торы. И установлений мудрецов тоже. Так что этот вопрос вычеркиваем.

И также понятно, почему увидев, что для мара Йеуды царь нож откошеровал, Бати проснулся: он убедился, что царь уважительно относится к установлениям мудрецов, понимает важность соблюдения кашрута, не комплексует по поводу своего нееврейства и т. д., и успокоился. А успокоившись, осмелел и начал дерзить. Типичная история системной оппозиции.

Но вот что не понятно. Во-первых, если царь только не был уверен, насколько строго Бати соблюдает запреты, то как он мог вынудить того нарушить запрет? Или, по крайней мере, поставить в ситуацию, в которой тот счел себя вынужденным нарушить запрет. Мы же видим, что он отдавал себе отчет, насколько это важно: он лично откошеровал нож прежде, чем отрезать кусочек для мара Йеуды. Почему же подставил Батю? Даже если царь считал, что, проведя ночь с персиянкой, Бати нарушил запрет вступать в связь с иноплеменницей (на самом деле или по ошибочному мнению Шавора), то зачем подставлять его и подталкивать к нарушению дополнительного запрета (вкушать отрезанное ножом, принадлежащим нееврею, который не был откошерован)? При том, что то, каким образом Бати вступил (если вступил) в связь с иноплеменницей, было нарушением установления мудрецов, а вкушение отрезанного неоткошерованным ножом – нарушением запрета Торы! И ведь в любом случае, Шавор откошеровал нож, максимум, считанные минуты спустя. Что, кроме вредности, недостойной царя, могло заставить его не сделать это чуть раньше и отрезать кусочек и для Бати кошерным ножом?

Чтобы разобраться во всем этом, нам следует задуматься вот о чем. Речь идет о целом царе Персии. И царском ножике для фруктов. Который, практически наверняка, ни для чего кроме разрезания фруктов11 не использовался. Поэтому некошерным из-за того, что этот нож соприкасался с запретной пищей и впитал его вкусы (чтобы потом “отдать” их) нож стать не мог. Но зато он вполне мог соприкасаться с термически обработанными фруктами (в том числе и в ходе их приготовления) и с фруктами с едким соком, который и будучи холодным, при контакте с посудой, пропитывает их своим вкусом (как при “горячем” контакте). Проще говоря, единственная проблема, которая могла быть с ножом для фруктов, это то, что он – посуда, используемая при термической обработке пищи.

И теперь все встает на свои места. И становится понятным, что имел в виду царь Шавор, напоминая Бати бар Туви “вчерашнее”. Запрет употреблять в пищу приготовленное иноверцем, как мы помним, связан с желанием минимизировать угрозу заключения смешанных браков. Поэтому Бати (согласно объяснению Тосафот), которого не касался запрет вступать в связи с иноплеменницами, не касался и запрет вкушать приготовленное иноплеменниками. Т. о. царь не Бати укорил вчерашним, а доказал галахическую безупречность своего поступка. Похвалился, если хотите, глубиной своего знания предмета.

И хотя выше мы уже объяснили, что ставшее запрещенным, остается им, даже если резон, стоящий за запретом, пропадает. Однако это только в тех случаях, когда, во-первых, изначально логика запрета имела место (поэтому на вкушение пищи, приготовление которой не чревато романтическими последствиями, запрет не распространяется вовсе), а во-вторых, эта логика сохраняется, просто она больше не применима в конкретном случае. Бати же, согласно объяснению Тосафот, никак не подпадал под запрет вступать в смешанные браки, до самого завершения приводимой Талмудом истории. А согласно Раши, упоминая вчерашнее, Шавор как бы сказал: если ты и так пренебрегаешь запретом вступать в связи с иноплеменницами, то какой смысл тебе соблюдать установления, призванные оградить от нарушение этого запрета, а мне – помогать тебе в этом?

И тут самое время вспомнить, что есть еще одна причина введения запрета на употребление в пищу приготовленного иноверцем: чтобы это не вошло в привычку и евреи случайно не съели, заодно с кошерным, что-нибудь некошерное.

И тут становится очевидным, что две версии рассказа, приводимого в конце трактата Авода Зара, отражают два мнения, касательно того, какое из соображений является главным, а какое – второстепенным. Очевидно, что согласно версии, что царь Шавор напомнил Бати о вчерашнем, главное – воспрепятствование созданию смешанных семей и всего, что к этому ведет. А вот если смысл в том, чтобы люди случайно не съели некошерное, то в напоминании вчерашнего нет никакого смысла. А у выражения сомнения в строгости соблюдения предписаний – есть.

Хотя все еще остается совершенно непонятным: каким образом то, что человек пренебрегает запретами, позволяет (чтобы не сказать “обязывает”) подставить его под нарушение дополнительных запретов? Это же не то, что Шавору пришлось выбирать, кому отдать кошерное, а кому некошерное, и он предпочел отдать кошерное мару Йеуде. Нет, все выглядит так, что он преднамеренно скормил Бати некошерное. Так вообще можно было?

И тут нам нужно вспомнить, что речь идет о царе. Поддержание царского достоинства – это залог крепости царской власти, которая – залог стабильности и благополучия всех жителей царства. Согласно еврейскому закону, даже член правления общины (парнас) с момента своего избрания на должность, не имеет права “совершать работы” в присутствии трех людей, во имя поддержания своего статусного положения в глазах окружающих. Что уж там говорить про царя!

Так вот Шавор, праведный нееврей, как царь не имел права опускаться до кошерования ножа в случае с Бати, относительно которого не был уверен, что тот так строго соблюдает установления мудрецов, что рискнет жизнью в случае, когда закон позволяет ему и обязывает (!) его этого не делать и съесть предлагаемое царем, из-за угрозы жизни. Он и не опустился, и не ошибся – Бати съел предложенный кусочек этрога и правильно сделал. А относительно мара Йеуды Шавор точно знал, что тот пойдет на смерть, но не съест некошерное или даже то, кошерность чего вызывает сомнения. И никакие рациональные соображения, никакая буква закона и никакая угроза жизни не сломят его решимость12. Поэтому Шавор просто взял и откошеровал нож. Как настоящий царь.

Вот-вот должен прийти Машиах. В его времена произойдут, среди прочего, два революционных изменения в реальности. Во-первых, не потребуется более служение на уровне Бати бар Туви – в условиях давления извне (даже если оно и благожелательно), со всеми компромиссами и уступками “обстоятельствам”, ибо, как постановляет Рамбам13, “говорили наши мудрецы: “Нет разницы между нынешним миром и днями Машиаха, кроме полного прекращения порабощения евреев царствами народов мира”. И, продолжает Рамбам14, “не желали пророки и мудрецы наступления времен Машиаха ни для того, чтобы властвовать над всем миром, ни для того, чтобы угнетать другие народы, ни для того, чтобы все народы их превозносили, ни для того, чтобы есть, пить и веселиться; но для того желали этих времен, чтобы быть свободными для постижения Торы и ее мудрости, чтобы никто их не преследовал и не мешал им”. Но, с другой стороны, не потребуется и служение самопожертвованием, на уровне мара Йеуды, ибо “в это время не будет ни голода, ни войны, ни зависти, ни соперничества, потому что благо будет в изобилии и все хорошее будет доступно, как песок. И весь мир будет желать только одного: познать Б-га. Поэтому все евреи будут великими мудрецами, и будут знать тайные и глубокие вещи, и постигнут замыслы своего Творца в той мере, в какой только может человеческий разум это постичь, как сказано: “Потому что наполнится земля знанием о Боге, как полно водою море”15 “16. Вскорости, в наши дни. Амен.

(Авторизированное изложение беседы Любавичского Ребе, "Ликутей сихот" т. 19, стр. 34-41.)