В начале главы “Бэар” подробно говорится о заповеди шмита, т. е. о воздержании от любой земледельческой активности, назовем это так, в седьмые годы семилетнего цикла. На самом деле заповедь эта объемнее и касается целого ряда моментов, которые мы тоже не забудем.

Рамбам в самом начале законов седьмых и пятидесятых1 (юбилейных) годов постановляет так: “Воздерживаться от сельскохозяйственных работ в год шмиты является повелевающий заповедью, как сказано: “Пусть отдыхает земля субботу Г-споду”, “а в седьмой день воздержись ты от трудов; в пахоту и в жатву прекрати”. Если в течение этого года человек выполняет какую-либо работу на земле или с деревьями, он сводит на нет соблюдение этой повелевающей заповеди и нарушает запрет, как сказано: “Поля твоего не засевай и виноградника твоего не обрезай”.

И вот теперь перед комментаторами Рамбама и шире, перед всем еврейским народом, стоит вопрос: что собой представляет заповедь о шмите – запрещено, чтоб земля обрабатывалась людьми (как сказано в главе “Бэар”: “Пусть отдыхает2 земля субботу Г-споду”), или чтобы люди обрабатывали землю (как сказано в главе “Тиса”: “А в седьмой день воздержись ты от трудов”)? Рамбам, как мы видим, цитирует оба стиха, словно специально создавая интригу.

А ведь вопрос “как правильно?” в данном случае не просто не абстрактный, а просто принципиальный: если дело в том, что земля, принадлежащая евреям Святой Земли, должна “отдыхать” в седьмые годы, то, кто бы ее ни обрабатывал в них – это будет нарушением заповеди. А если заповедь представляет собой запрет именно евреям обрабатывать землю (Израиля) в седьмые годы, то тогда все решается простым наемом иностранных рабочих. Тем более, что двусмысленность присутствует только в формулировке предписывающей заповеди, касающейся шмиты. В связи с запретом он цитирует только один стих: “Поля твоего не засевай и виноградника твоего не обрезай”. Тут точно речь о самих евреях, а не о их землях.

Кстати, мы мельком упомянули другие аспекты шмиты. В частности: “Шесть лет засевай твою землю и собирай ее урожай, а в седьмом отреши ее и оставь ее, чтобы питались нищие народа твоего, а оставшееся после них будет есть зверь полевой; так же поступай с твоим виноградником и с оливой твоей”3. Тут вопрос схожий, хотя и отличный: идет ли речь об обязанности евреев самим отказываться от принадлежащего им урожая в пользу нуждающихся, или же урожай года шмиты изначально не принадлежит вырастившим его евреям4, и все, что от них требуется – это смириться с этим?

Можно поставить вопрос так: если еврей, не дай Б-г, нарушает заповедь и не желает делиться урожаем года шмиты, то нарушает ли присваивающий часть этого урожая заповедь (“не красть”) или ничего не нарушает, а просто реализует права, дарованные ему Торой? (С другой стороны, от плодов года шмиты не отделяют десятины и прочие приношения. Почему? На первый взгляд, потому что они ничьи, а приношения отделяются только от принадлежащего физлицу. Но, оказывается, не все так однозначно. Если изначально урожай, да, принадлежит физлицу и он, в нарушение заповеди, от него не отказывается, то… от такого урожая, ему, да, следует отделить приношения. Ведь неисполнение одной заповеди ни в коем случае не освобождает от исполнения других. Иногда, что греха таить, делает исполнение некоторых других заповедей невозможным. Но между деланием исполнение невозможным и освобождением от обязанности исполнять существует принципиальная разница! А вот же урожай изначально ничейный, то, что с ним ни делай, все равно обязанности отделять от него приношения не появится5.)

Есть красивый мидраш, согласно которому слова стиха о “могучих силой воинах духа, исполняющих слово Его, повинующихся голосу слова Его”6 относятся к соблюдающим заповедь о шмите, которые “видят поля свои ставшие бесхозными и сады свои, ставшие бесхозными и заборы свои проломленными и плоды урожая своего поедаемыми, но сдерживают свое дурное начало и молчат”. На первый взгляд, из формулировки следует, что поля и сады становятся бесхозными сами собой. Но это не точно. Может быть, мидраш просто описывает данность на момент разгара шмиты, а не механизм ее создания. Так что мидраш, конечно, красивый, но многозначительный. А мы ищем недвусмысленные

В одном месте в Талмуде7 сказано о словах стиха: “И это есть шмита…”8, – посвященных заповеди заимодавцам прощать долги своим ближним, что речь идет о двух шмитах – шмите обрабатываемых земель и шмите денежных долгов. На первый взгляд, из этого уподобления следует, что как денежные долги не отменяются сами собой, но прощаются каждым заимодавцем лично и по собственной воле, также и права на плоды урожая.

Что интересно, в другом месте9, сказано, что, если по прошествии года шмиты, должник выражает желание рассчитаться по погашенным в силу шмиты долговым обязательствам, то заимодавец обязан прямым текстом напомнить, что долг прощен им, как и заповедано. Но если должник будет настаивать, то можно принять у него оплату долга10. Причем, как с очевидностью, следует из текста, именно, как уплату долга, а не в качестве подарка и т. п.11 И более того, сказано там, что тот, кто возвращает на исходе года шмиты прощенные ему долги, вызывает одобрение наших мудрецов. Т. е. Тора, полномочными представителями которой они являются, одобряет подобное поведение. Из чего следует, что, возвращая прощенные в шмиту долги, человек совершает, как минимум, богоугодный поступок. И с учетом проводимой Талмудом параллели между шмитами невозможно не задаться вопросом: не будет ли, учитывая вышеупомянутую параллель межу шмитой земель и шмитой денег, все-таки богоугодным поступком отделение десятин и прочих приношений от урожая года шмиты (по крайней мере, если вырастивший урожай не отказался от прав на него, вопреки заповеди)? И главное, не нашли ли мы свое недвусмысленное доказательство того, что как шмита денег, так и шмита земель представляют собой заповеди, регламентирующие обязательства субъекта (в нашем случае земледельца, которому запрещено обрабатывать свою землю), а не состояние объекта (в нашем случае “необработанность” земли)?

Но на самом деле, даже если мы правы и все так, т. е. заповедь о шмите земель (как касательно их обработки, так и обращения с урожаем с них) касается поведения человека, а не состояния его земель и выращенного им урожая, подобно заповеди о шмите денег (прощении долгов), все еще между двумя этими шмитами остается принципиальная разница: прощение долгов сводится, согласно формулировке заповеди, к невзиманию заимодавцем долга, непринуждению должника к его возвращению (но от самого займа и прав на его возврат нет никакой заповеди отказываться, пусть Тора и запрещает реализовывать их12 ), а вот плоды года шмиты, судя по формулировке слов Писания (“шесть лет засевай твою землю и собирай ее урожай, а в седьмом отреши ее и оставь ее”), Тора обязывает не только не пользоваться единолично выращенным урожаем, но предоставить неограниченный доступ к нему всем желающим (“отреши”), и полностью отказаться от прав на него, сделать его бесхозным.

Проще говоря, сходство между шмитой земель шмитой денег в том, что и та и другая представляют собой заповеди, касающиеся того, как надлежит поступать человеку. А разница, в том, что с шмитой денег этим все и ограничивается. А вот шмита земель имеет два аспекта: субъективный и объективный. Вот и очевидная отгадка нашей загадки: не или-или, а и то и другое. И поэтому Рамбам, давая определение заповеди, цитирует сразу два стиха, а не один – по одному на каждый определяющий аспект. Судя по всему.

Вот-вот должен прийти Машиах. Многократно цитировавшийся выше Рамбам начинает законы, касающиеся законов Машиаха, вот с какого постановления: “Придет время, когда взойдет на трон царь Машиах и корона вернется к дому Давида, правившему прежде. Этот царь построит Храм и соберет евреев, рассеянных по всему миру. В его дни вернутся в силу все законы, как прежде: будут приносить жертвы, будут соблюдать все законы седьмого и пятидесятого годов – по всем правилам, описанным в Торе”. Вот так! Список самых неотложных дел, которыми займется Машиах после своего пришествия: восстановит Храм, соберет всех евреев мира в Святой Земле (и только после этого возобновит храмовую службу во всей ее полноте) и, наконец, возобновит исполнение всех законов седьмого и пятидесятого годов. Странно, не так ли? На одном дыхании вещи, которые произойдут с сейчас на сейчас, и вдруг заповеди, исполнение которых, по определению, растягивается как минимум на годы (это если юбилейный на подходе). Как так? Вполне возможно, что дело как раз в том, о чем мы говорили: что заповеди о седьмых и пятидесятых годах имеют оба аспекта – субъективный и объективный. Но, наверняка, этим все не ограничивается. После прихода Машиаха узнаем наверняка. Ведь, как постановляет Рамбам13, в те времена “не будет ни голода, ни войны, ни зависти, ни соперничества, потому что благо будет в изобилии и все хорошее будет доступно, как песок. И весь мир будет желать только одного: познать Б-га. Поэтому все евреи будут великими мудрецами, и будут знать тайные и глубокие вещи, и постигнут замыслы своего Творца в той мере, в какой только может человеческий разум это постичь, как сказано: “Потому что наполнится земля знанием о Боге, как полно водою море”14. Вскорости, в наши дни. Амен.

(Авторизированное изложение беседы Любавичского Ребе, "Ликутей сихот", т. 17, стр. 306-313.)