10 Кислева 5587 (1826) года Миттелер Ребе – второй Ребе Хабада, рабби Дов-Бер – вышел на свободу. Но дело его не закончилось. Все материалы были отправлены в Сенат на доследование. Ребе тяжело воспринял это известие. Оно означало, что рано или поздно ему придется ехать в Петербург и снова защищаться от поклепа.

Летом 5587 (1827) года Ребе сообщили, что российское правительство, действительно, собирается потребовать его приезда в столицу. Кроме того, стало известно, что Николай Первый издал указ об обязательной воинской повинности для евреев. Ребе отправился в Гадяч, чтобы помолиться на могиле своего отца, Алтер Ребе. По дороге он не произнес ни одного маамара, хотя, как правило, всегда произносил их множество.

Сопровождать Ребе в Гадяч было позволено лишь нескольким избранным хасидам. Останавливаясь в различных местечках, он почти никого не принимал на аудиенцию. Много раз в течение поездки Ребе пробовал записывать слова хасидского учения, но каждый раз перо выпадало у него из руки.

В начале месяца хешван он отправился назад в Любавичи и когда доехал до Нежина, здоровье его резко пошатнулось. Доктора были бессильны что-либо сделать. Несколько раз Ребе терял сознание, и лишь сильнодействующие лекарства могли привести его в чувство.

Доктора запретили Ребе произносить маамарим, так как это отнимало у него слишком много сил. Этот запрет чрезвычайно огорчил Ребе.

Ему становилось все хуже с каждым днем. Второго кислева лучшие доктора собрались, чтобы обсудить, что еще можно сделать. Осмотрев больного, они пришли в недоумение: как человек в таком состоянии мог еще жить. По одному из диагнозов печень Ребе прекратила функционировать.

"Я хочу продемонстрировать вам любопытный феномен, – сказал один из врачей своим коллегам. – Перед вами больной в полубессознательном состоянии. Но позвольте ему выступить перед своими хасидами, и вы увидите, как жизнь вернется к нему".

Доктора, посовещавшись, решились на эксперимент и сообщили о своем решении Ребе. Рабби Довбер тотчас же сел, лицо его порозовело. Он велел хасидам собраться у его кровати и, когда комната наполнилась, объявил, что собирается раскрыть сейчас величайшие тайны Торы, о которых никогда прежде не говорил.

Все еще плотнее обступили Ребе, чтобы не пропустить ни одного слова. Кто-то из хасидов даже вскарабкался на стул и склонился над кроватью. Как только он это сделал, с его головы прямо на Ребе упала шляпа.

Рабби Довбер замолчал, но затем сказал: "Это знак Свыше. Я не должен раскрывать то, что намеревался раскрыть. Но я не оставлю вас без хасидского учения. Я был в Гадяче семь лет назад. Молясь на могиле своего отца, я узнал, что настанет время, когда евреев начнут призывать в царскую армию. Известие это опечалило меня. Но когда на свадьбе моей дочери я увидел, с каким энтузиазмом и усердием молодые хасиды изучают маамарим, я обрадовался, решив, что суровый приговор отменен. В ту же ночь мой отец явился ко мне и сообщил, что сейчас – не время для веселья, поскольку небесный приговор стал еще более суровым".

И Мителер Ребе произнес маамар, начинавшийся словами: "Чтобы понять, почему евреи должны отбывать службу в армиях народов мира…" Учение это объясняло последний абзац письма, которое Алтер Ребе написал за несколько месяцев до того, как вернул свою святую душу Создателю. В этом письме он рассказывал, что во время молитвы в Рош-Ашана ему было сообщено Свыше о готовящемся в недалеком будущем царском указе о евреях-кантонистах.

"Так же, как Всевышний отправил нас в изгнание из-за того, что мы пренебрегли Его Торой, так и сейчас, – говорил Мителер Ребе, – из-за того, что мы не служим Ему искренне, с любовью и страхом, и поскольку "сердца царей в руках Б-га", Создатель натолкнул русского царя на мысль издать чудовищный указ об отбывании воинской повинности среди евреев. Это снадобье для исцеления болезни. В чем же заключается болезнь? В том, что многие евреи исполняют заповеди холодно, без должного энтузиазма. И поэтому Всевышний подверг еврейский народ испытанию, создав ситуацию, когда исполнять предписания Торы неимоверно трудно. Природа человека такова, что отсутствие возможности выполнить заповедь пробуждает в нем необычайно сильное желание исполнить ее во что бы то ни стало. И он делает это искренне и от всего сердца. Все деяния Всевышнего – к добру и на благо Своего народа". Это учение вдохновило и побудило к раскаянию сотни евреев.

Ночью 9 Кислева, в свой 54 день рождения, Ребе несколько раз терял сознание. Весть об этом разлетелась мгновенно, и комната вскоре наполнилась встревоженными хасидами. В какой-то момент, открыв глаза, Ребе велел одному из присутствующих, хасиду по имени Велвл, следить за ним и, в случае, если он вновь потеряет сознание, сжать ему руку.

Свою речь Ребе начал с восхваления еврейскому народу, превознося его добродетели и усердие в исполнении заповедей Торы. И хотя иногда бывают случаи взаимной неприязни между евреями, что весьма огорчает Ребе, в общем, они стараются следовать верному пути, особенно усердствуя в исполнении заповеди благотворительности, жертвуя порой больше, чем позволяет достаток. "Пусть же Всевышний, – объявил Ребе, – наградит этих людей по их заслугам".

Затем Ребе начал произносить маамар. Закончив первую часть, он замолчал и закрыл глаза. Тот, кому было поручено следить за состоянием Ребе, схватил его за руку. Ребе очнулся и произнес вторую часть. То же самое произошло во время произнесения следующего маамара.

Несколько раз в течение ночи Ребе спрашивал, не начинается ли восход. Некоторым хасидам он тихо давал последние наставления. Своему сыну, рабби Нохуму, Ребе сказал: "Ты видишь, мое солнце садится преждевременно", – намекнув на то, что возвращает свою душу Создателю намного раньше своего отца, Алтер Ребе.

Ребе добавил: "Солнце, которое заходит для меня, снова засияет, когда ты соберешься с силами и опубликуешь мои рукописи в книге под названием "Торат Хаим" ("Учение жизни"). Она станет источником жизни для изучающих ее. В этой книге я сумел объяснить учения моего отца и с ее помощью смогу руководить моими последователями, что поможет моей душе сиять в Ган-Эдене".

Ребе снова начал произносить маамар. Хасиды заметили, что когда он дошел до слов: "...Одним узлом я буду с Ним связан, в радости я соединюсь с Ним", – бледность сошла с его щек, и все решили, что его здоровье возвращается. Но за несколько мгновений перед восходом, после слов: "Ибо рядом с Тобой источник жизни", – голос Ребе прервался и сердце его остановилось.

В тот же день, когда в Нежине состоялись похороны, в Любавичах, в доме Ребе горящая свеча упала на стол, за которым он писал свои маамарим, и почти все его рукописи сгорели. Ребецин Шейне, жене Ребе, удалось спасти лишь некоторые из них.

Зять и преемник рабби Довбера, Третий Любавичский Ребе Менахем-Мендл (Цемах-Цедек) сравнил уход Мителер Ребе с уходом великого Рабби Шимона бар Йохаи, автора книги Зоар, который тоже вернул свою святую душу Создателю, произнеся слово "жизнь", когда цитировал стих: "Ибо там дал Всевышний свое благословение жизнью".