Во время войны 1812 года все имущество Алтер Ребе было уничтожено, и рабби Довбер вместе со своими домашними жил довольно бедно. Когда, покинув Кременчуг, Ребе отправился в Белоруссию, хасиды организовали для него сбор средств. На момент приезда в Любавичи общая сумма пожертвований, полученных Ребе в течение трех месяцев путешествия, составила около четырех тысяч рублей.

Ребе написал письмо хасиду своего отца, раву Пинхасу Рейзесу из Шклова, с просьбой распределить эти деньги среди всех нуждающихся родственников Алтер Ребе. Ребе рекомендовал раву Пинхасу взять себе в помощники своего племянника, Залмана Рейзеса, и хасида Шломо Фрейдеса.

В 5585 (1824) г. рав Пинхас Рейзес покинул этот мир, не оставив после себя потомства. Все его имущество унаследовал племянник, оказавшийся, к сожалению, негодяем. Найдя среди бумаг своего дяди письмо Ребе с просьбой о распределении денег, племянник пригрозил рабби Довберу очернить его перед властями, если Ребе не заплатит ему выкуп.

Рабби Довбер ответил, что тот не получит от него ни копейки и пусть, мол, поступает, как хочет. Вымогатель пришел в ярость. Он передал письмо своему приятелю, Симхе Литману из Витебска, и вместе они начали строить планы, как оговорить Ребе перед властями.

Сам Симха Литман приходился дальним родственником Ребе со стороны его матери, ребецин Стерны-Сары. Та вела свой род от богатой витебской семьи Сегалей, меценатов и знатоков Торы, известных своим высокомерием, оппозицией хасидскому движению и завистью к почету, которым хасиды окружали Ребе. Несколько раз они пытались сосватать своих детей и детей Мителер Ребе, суля за каждым богатое приданое, но всякий раз получали от Ребе отказ. Обиженные Сегали затаили зло.

Симха Литман с готовностью вызвался помочь племяннику рава Пинхаса Рейзеса и составил донос на имя князя Николая Николаевича Хованского, героя войны 1812 года, а ныне генерал-губернатора Смоленской, Витебской, Могилевской и Калужской губерний.

Основой для поклепа послужило письмо Ребе о собранной хасидами сумме и о распределении этих денег среди родственников. Сумма была записана еврейскими буквами. Доносчик добавил букву Куф, числовое значение которой 100. Таким образом, из письма следовало, что Ребе утаил от казны сто четыре тысячи рублей.

С помощью такой "улики" доносчик хотел доказать, что Ребе затевает революцию и собирает на это деньги. В доносе было сказано также, что Ребе пытается подкупить турецкого султана с целью привлечь последнего на свою сторону, и еще утверждалось, что раввин Шнеури построил свою синагогу в соответствии с размерами и пропорциями Иерусалимского Храма.

Через два дня после Симхат-Торы 1826 г. стало известно, что генерал-губернатор Хованский желает видеть Ребе в Витебске. Группа хасидов, а также несколько местных помещиков отправились к князю с просьбой не везти Ребе как заключенного, а прислать к нему высокопоставленных чиновников с извещением о том, что он должен явиться в Витебск.

Весть о доносе разлетелась по окрестностям и всполошила даже неевреев, которые испытывали к Ребе глубочайшее уважение. На исходе субботы главы "Берешит" в Любавичах появились чиновники. Их провели к Ребе. Через переводчика – Ребе говорил на идиш – они сообщили, что генерал-губернатор просит Ребе приехать в Витебск. Как добраться до Витебска, чтобы это путешествие не повредило его здоровью, Ребе вправе решить сам.

Посоветовавшись с докторами, Ребе предложил чиновникам следующий план: в воскресенье он доедет до Добромысля, на следующий день остановится на ночь в Лиозно, а в Витебск прибудет во вторник. План был одобрен.

Наутро в Любавичах заговорили о прибытии четверых неизвестных – то ли евреев, то ли немцев, знавших идиш, по всей видимости, шпионов, в задачу которых входило следить за Ребе и его домочадцами. Оказалось также, что накануне были опрошены местные помещики. Правительственные чиновники расспрашивали о Ребе, его взглядах, поведении и т.д.

В доме Ребе был произведен обыск: искали записи, уличающие Ребе в антигосударственной деятельности. Однако ничего не было найдено, кроме отчетов о сборе средств для нуждающихся еврейских семей Святой Земли, подписанных Ребе. Эти отчеты были отправлены в Витебск на проверку. Чиновники также обмерили весь дом. Выяснилось, что размерам Храма он никак не соответствовал. Группа хасидов обратилась к чиновникам с просьбой позволить им сопровождать Ребе. Почет, оказываемый Ребе, пришелся чиновникам по душе, о чем они известили хасидов и дали свое разрешение.

В одиннадцать часов утра Ребе выехал из Любавичей. Во дворе собралась большая толпа, стоял неимоверный шум, многие плакали, кто-то потерял сознание. Лишь Ребе сохранял спокойствие и хладнокровие. До последней минуты он был погружен в учебу, затем принимал людей на аудиенцию. Накануне он принял своего зятя, рабби Менахем-Мендла, будущего Третьего Ребе Хабада, и провел с ним наедине около двух часов.

В путь вместе с Ребе отправилось множество повозок с сопровождающими, и сотни людей последовали пешком. Когда вся процессия прибыла в Березовку, первую деревню на пути из Любавичей, все жители ее во главе со старостой вышли навстречу Ребе с хлебом и солью. То же самое произошло во второй деревне – Чернице – и то же самое – в следующей деревне недалеко от Добромысля. В двух верстах от Добромысля самые уважаемые горожане под предводительством городского головы также встречали Ребе хлебом и солью. Такой всеобщий почет поразил чиновников, сопровождавших Ребе.

В третьем часу вся процессия прибыла в Добромысль. Ребе тут же отправился в главную синагогу города, чтобы прочесть молитву "Минха", после чего произнес для всех собравшихся маамар, объясняющий духовные корни любви еврея к Всевышнему на основе стиха из Песни Песней: "Великие воды не смогли потушить любовь…".

На следующий день после утренней молитвы Ребе отправился в Лиозно. Там он произнес маамар, основанный на продолжении вышеупомянутого стиха ("Угли ее – угли огненные, пламя Всевышнего"), и более подробно и глубоко объясняющий идеи маамара, сказанного в Добромысле.

В это время прибыл посыльный и передал чиновникам запечатанный конверт. Спустя полчаса Ребе сообщили, что в Витебск он отправится под особым надзором, и сопровождать его смогут лишь сын и еще трое хасидов. Всем остальным настрого запрещено следовать за повозкой. Как выяснилось впоследствии, доносчик сообщил генерал-губернатору, что хасиды подкупили чиновников, посланных сопровождать Ребе, и что ему оказывают королевский почет. Генерал-губернатор пришел в ярость и приказал препроводить Ребе прямо в тюрьму. Доктор Гейбенталь, знавший Ребе, обещал посодействовать тому, чтобы вместо тюрьмы Ребе позволили остановиться под особым наблюдением в одном из административных зданий.

Тем временем сотни хасидов из Городка, Невеля, Бешенковичей, Полоцка, Велижа и т. д. собрались в Витебске – встречать Ребе. Начинало уже темнеть, а Ребе все еще не было. О том, что его везут как арестанта, и о том, что сопровождают Ребе всего лишь трое хасидов, никто пока не знал. Поэтому длительное отсутствие Ребе встревожило собравшихся.

Около трех часов спустя прошел слух, что Ребе и его сын находятся под арестом в Лиозно, что комнату их охраняют и никого к Ребе не допускают. Говорили также о том, что утром арестованные в сопровождении еще двух-трех хасидов отправятся на двух повозках в Витебск.

В девять часов вечера доктор Гейбенталь сообщил, что ему удалось уговорить князя Хованского поместить Ребе в одно из административных зданий и что Ребе с сыном и еще трое хасидов уже находятся там. Сам доктор уже виделся с Ребе и дал ему жаропонижающее, так как Ребе по дороге простудился.

В течение двух недель хасиды пребывали в неведении. Тем временем здоровье Ребе, лишенного возможности делиться тайнами Торы со своими последователями, начало быстро ухудшаться. Доктор Гейбенталь знал, что физическое состояние Ребе напрямую зависело от возможности распространять учение хасидизма, но поделать ничего не мог, пока генерал-губернатор Хованский не устроил у себя дома званый вечер. Среди приглашенных был и князь Любомирский, пользовавшийся особым расположением Хованского. Зная об этом, доктор Гейбенталь заранее попросил Любомирского замолвить перед генерал-губернатором слово за Ребе. Разговор состоялся, Хованский смягчился и дал разрешение на то, чтобы хасиды обеспечивали Ребе миньяном трижды в день, и на то, чтобы Ребе дважды в неделю произносил перед ними свои учения. В первом случае число собравшихся не должно было превышать двадцати человек, во втором случае – пятидесяти. Хованский также распорядился доставить в комнату Ребе свиток Торы.

Тотчас же среди хасидов был брошен жребий: кому выпадет честь молиться вместе с Ребе. А после молитвы "Минха" Ребе произнес маамар, объясняющий стих из Писания "И насадил рощу в Беэр-Шеве и провозгласил там Имя Всевышнего, Владыки мира".

Так продолжалось еще три недели, включая субботы глав "Хаей Сара", "Толдот" и "Вайейце". Тем временем, чтобы составить обвинение против Ребе, возникла необходимость перевести содержание счетов, найденных в доме Ребе, на русский язык. Доносчики предложили в качестве переводчика своего человека в Витебске, мотивировав это тем, что незаинтересованное лицо хасиды обязательно подкупят. Разрешение было дано. Но вопреки тайным надеждам, которые лелеяли доносчики, переводчик перевел все необходимые документы с предельной точностью, не прибавив и не убавив ни слова.

Когда Ребе, наконец, вызвали для допроса, он открыто и просто объяснил, для каких целей собирались деньги. Ребе отверг в качестве улики подделанное письмо к рабби Пинхасу Рейзесу, доказав, что сумма в письме явно исправлена чужой рукой.

В субботу вечером прибыло известие, что все обвинения с Ребе сняты. В тот момент Ребе произносил маамар, объясняющий стих из Пророков: "Ты один, и имя Твое одно". Внезапно он прервался и сказал: "Тише! Освободите место, отец сейчас здесь".

Утром 10 Кислева 5587 (1826-го) года Ребе послал своих дочерей к Хованскому с просьбой отпустить его, и генерал-губернатор принял их вполне благосклонно, они же горько расплакались перед ним. Князь сказал им, что причины для рыданий нет, и их отец будет отпущен на свободу уже в этот день. Еще не успели они вернуться, а приказ об освобождении уже был получен. В тот самый момент Ребе произносил стих из Псалмов "Освободил Он душу мою в мире". Тот же стих 28 лет назад произносил его отец, Алтер Ребе, находясь под арестом в Петропавловской крепости и получив 19 Кислева известие об освобождении.

Полицейские открыли дом, хасиды заполнили помещение, и Ребе тут же произнес для них маамар.