В канун Йом-Кипура в 1969-м году, через два года после того, как нам удалось выехать из Советского Союза, я выстоял длинную очередь, чтобы получить из рук Ребе леках – кусок медового пирога – с традиционным благословением на благополучный и сладкий год. Получив свой кусок, я уже начал двигаться к выходу, когда Ребе вдруг подозвал меня к себе, взял несколько салфеток и начал складывать в них еще леках, двадцать два куска, как я подсчитал позднее. Вручив мне все эти куски лекаха, Ребе сказал: "Это хасидам в Самарканд".

Я, естественно, тут же побежал на почту и отправил посылку по известному мне адресу одного из хасидов в Самарканде.

В Симхат-Тору Ребе неожиданно подозвал меня и вручил бутылку водки, объяснив, что это тоже для хасидов в Самарканде. На следующий день после праздника я поспешил отправить и эту посылку, но спустя два месяца получил ее обратно: по советским законам посылки с алкогольными напитками не принимались.

Я тут же начал искать кого-нибудь, кто ехал в Советский Союз, предпочтительно в Узбекистан, и, обзвонив множество людей, узнал, что некий человек едет в гости прямо в Самарканд. Я выяснил номер его телефона, позвонил ему и спросил, когда он едет. "Да вот прямо сейчас мы садимся в такси в аэропорт", – ответил он.

У меня машины тогда не было, и я заметался перед 770 в поисках автомобиля. Вскоре я заметил секретаря Ребе, Биньомина Клайна.

– Мне срочно нужна машина! – заявил я ему. – Дайте мне ключи!

– Да ты что?! – поразился моей наглости рав Клайн. – Это же машина Ребе! Как я тебе дам ключи? А если ему понадобится машина?!

– Ты должен везти Ребе, а я должен везти водку от Ребе в аэропорт! – ответил я.

Поколебавшись, реб Биньомин дал мне ключи. И тут я увидел выходящего из 770 Лейбла Шапиро с ворохом бумаг в руках. Лейбл Шапиро был одним из "хозрим" – тех, кто, внимательно слушая выступления Ребе, запоминали его слова наизусть, а затем записывали их и редактировали для дальнейшей публикации. Я предположил, что эти бумаги – черновик записи последнего выступления, спросил его об этом, и он подтвердил мою догадку.

– Давай их сюда, я передам их в Самарканд! – сказал я ему.

– А как же я?! – воскликнул он. – Это у меня единственный экземпляр!

– У тебя есть экземпляр в голове, а у них там в Советском Союзе вообще ничего нет, – возразил я. Он, очевидно, решил, что я прав, и отдал мне бумаги.

В аэропорту я разыскал того, кто направлялся в Самарканд. К счастью, он еще не прошел на посадку, и я начал втолковывать ему, как важно будет, чтобы он взял с собой мои посылки.

– Водку я могу взять, – сказал он мне, – но бумаги – ни в коем случае! Меня там на таможне арестуют! Они увидят эти записи на незнакомом языке и решат, что это антисоветская пропаганда или что-нибудь вроде этого!

Уговоры и заверения, что с таким святым грузом ему нечего бояться, не помогали. Он летел вместе со своей дочерью, и я обратился к ней:

– Если ты возьмешь с собой эти бумаги, я обещаю, что у тебя скоро родятся замечательные дети!

– Да я еще не замужем, – ответила она.

– Тогда обещаю, что ты скоро выйдешь замуж!

– Гарантируешь?

– Гарантирую!

– Папа, он гарантирует! – обратилась она к отцу. Поборов вполне понятный страх, он взял черновики, а я поспешил назад в 770 и передал Ребе все, что произошло, не забыв отметить, что имел наглость гарантировать ей скорое замужество. "Все в порядке", – передал мне Ребе.

Через два месяца мне позвонил мой посланник. Его дочь выходила замуж.