В главе, посвященной законам пасхального седера1, Рамбам постановляет: “После этого [выпивания четвертой чаши и произнесения подобающего благословения] он всю ночь не вкушает ничего, кроме воды. Есть [право] наполнить пятую чашу и произнести над ней “великий Алель”2, т. е. от “Слава Б-гу, ибо Он добр”3 до (не включительно) “У рек Вавилонских”4. Выпивание этой чаши не является столь же обязательным, как первых четырех. Есть [право] завершить этот Алель в любом месте, в каком угодно, даже если это – не место его пасхальной трапезы [или ее продолжения]”.

Источник, в котором впервые упоминается эта пятая чаша – Брайта5. В том виде, в котором ее цитируют гаоны6, она выглядит так: “Над пятой чашей произносит великий Алель. Таковы слова рабби Тарфона”.

Рабейну Маноах, один из великих средневековых раввинов Прованса, составивший популярный и глубокий комментарий к “Мишне Тора”, объясняет это постановление Рамбама в том смысле, что, в принципе, не нужно ни выпивать пятую чашу, ни говорить Алель после седера. Но, если человек хочет выпить пятую чашу, чтобы получить такую возможность (ведь после четвертой чаши нельзя уже ни есть и ни пить ничего, кроме воды7), следует прочесть над ней великий Алель. Чтобы это приобрело ритуальный смысл и значение, связанные с исходом из Египта. А без Алеля, пить пятую чашу запрещено. На первый взгляд, из этого следует, что рабейну Маноах, следуя мнению части гаонов, считает пятую чашу вопросом чистой воды желания человека. Хочет бахнуть пятую чашу – говорит Алель и бахает. Не хочет – не бахает. И не говорит Алель, соответственно.

Но это не очень, мягко говоря, сходится с формулировкой постановления Рамбама, который пишет, что это “не является столь же обязательным”, как выпивание первых четырех чаш. Если пятая чаша (и привязанный к ней Алель) не является обязательной ни в коей мере, то Рамбаму так и следовало написать: “пятый бокал – не обязателен”. И точка. Но он так не постановляет. Он постановляет, что это – меньшая обязанность, чем первые четыре бокала, но все еще обязанность! Так получается.

И Ран в своем комментарии к Талмуду пишет, что представляется, что выпить первые четыре бокала – обязанность, а пятый – только право, по желанию. Но, добавляет он, есть и другое мнение, согласно которому, выпивание пятой чаши и, соответственно, произнесение великого Алеля – это отборный способ проведения пасхального седера. И, продолжает Ран, судя по формулировке постановления Рамбама, тот склоняется ко второму мнению.

Иными словами, по мнению Рана, то, что мы перевели как “есть [право]”, следует понимать как “следует”/”хорошо бы”. При том что выпивание пятой чаши является обязанностью в меньшей мере, чем четырех первых, вот такой парадокс. Короче говоря, это не позволение, а побуждение. Нюанс.

Но, честно говоря, везде, где речь идет об исполнении заповеди отборным образом, Рамбам так и пишет: это – исполнение заповеди отборным образом. А в данном случае он ничего подобного не пишет. Пишет только, что речь идет о меньшей обязанности, чем выпивание первых четырех чаш. Поэтому не торопимся исправлять перевод слов Рамбама.

Чтобы лучше понять позицию Рамбама, приведем его постановление, касающееся четырех чаш8: “[Выпивание] каждой из этих четырех чаш предваряется произнесением приличествующего ему благословения. Кроме того, над первой чашей читается кидуш, относящийся к текущему дню; над второй чашей читают Агаду; над третьей чашей читают благословение после еды; над четвертой чашей завершается чтение Алеля и произносится благословение, предваряющее песнь восхваления. Если между выпиванием этих чаш хочется пить, то это дозволено. Между третьей и четвертой чашами пить нельзя”.

Затем, в следующей, восьмой главе, он подробно расписывает законы выпивания каждой из четырех чаш. Посвящает каждой не меньше целого параграфа (и добавляет в конце разговора о четвертой чаше, что после ее выпивания, “всю ночь не вкушают ничего”). А о пятой чаше говорит, на первый взгляд, мимоходом, среди прочих подробностей порядка завершения седера. Даже не упоминает, что перед выпиванием этой чаши произносят благословение “творящий плод виноградной лозы”. Говоря о первых четырех чашах, он эту деталь нигде не упускает. И также во всех первых четырех случаях Рамбам упоминает, что вино из чаш выпивают. А о пятой чаше он и этого не говорит.

Итого, Рамбам упоминает, что пятую чашу наполняют пригодным для выпивания вином. Но не постановляет, что выпивание этой чаши предваряют благословением, и не постановляет, что ее вообще выпивают. А еще он прямым текстом постановляет, что после четвертой чаши не пьют ничего (кроме воды). Не удивительно, что складывается такое впечатление, что Рамбам считает, что пятую чашу наполняют и читают над ней великий Алель, но… не выпивают ее! А как иначе можно понять слова: “Всю ночь не вкушает ничего, кроме воды. Есть [право] наполнить пятую чашу и произнести над ней…” – так чтобы первое предложение не противоречило второму совершенно безнадежно?

Очевидно, Рамбам придерживается мнения (его разделяют многие великие талмудисты), что есть спор между мудрецами (считающими, что установлено выпивать только четыре чаши) и рабби Тарфоном (считающим, что испитых чаш должно быть пять). И закон установлен в соответствии с мнением мудрецов. С другой стороны, обязанность произносить великий Алель выводится в Талмуде из сказанного рабби Тарфоном, из чего, на первый взгляд, следует, что закон установлен в соответствии с его мнением. Противоречие?

И главное, чьему же мнению следовать? На первый взгляд все просто: в случае сомнения, сколько пить, пьем по максимуму, т. е. пять чаш. Ибо четыре входит в число пяти. Но Рамбам, как мы видим, постановляет, вроде бы, в соответствии с мнением мудрецов, что выпивают четыре чаши. А после четвертой пить больше нельзя (кроме воды). Пятую же чашу, постановляет Рамбам, наполняют, но не пьют. Зато произносят над ней великий Алель. Т. о. мы следуем и мнению мудрецов, и мнению рабби Тарфона (хотя ему не до конца, чашу-то не выпиваем).

Но невозможно не спросить: а какой смысл в наполнении чаши, если мы все равно ее не выпиваем? И разве рабби Тарфон считает, что пятую чашу достаточно наполнить, а выпивать не обязательно?

Ну, вообще-то, ответ положительный. Простой пример: человек трапезничающий в канун субботы и засиживающийся до наступления субботы. По-хорошему, ему следует произнести благословения после трапезы над бокалом вина. Но не выпивать вино сразу по завершении, как обычно, а идти молиться и т. д. Вино можно будет выпить только после кидуша и это уже не будет частью после-трапезного ритуала.

Т. о. мы видим, что в ритуалах, которые установлено совершать “над чашей вина”, в том числе в выпивании чаш в ходе пасхального седера, есть два аспекта: собственно совершение ритуала над чашей вина и выпивание вина в завершение ритуала или в ходе его.

И поэтому Рамбам, с одной стороны, следует мнению мудрецов, в соответствии с которым установлен закон, и постановляет, что выпивать следует только четыре чаши и после четвертой не пить больше ничего (кроме воды). Но с другой стороны, он постановляет в соответствии с мнением рабби Тарфона в той мере, в которой он может это сделать, не противореча самому себе: надлежит (хотя мера обязательности этого действия меньше, чем предписанного касательно четырех первых чаш) наполнить пятую чашу и произнести над ней великий Алель. Но не выпивать ее, как было объяснено выше.

Судя по всему, Рамбам входит в число тех, кто считает, что не было и нет никакого спора между мудрецами и рабби Тарфоном относительно числа ритуально выпиваемых в пасхальную ночь чаш. Все согласны, что выпивают четыре чаши. А рабби Тарфон только добавляет, что есть еще одна чаша, которую не выпивают, но которую наполняют, чтобы произнести над ней великий Алель.

Разница между первыми четырьмя чашами заключается в том, что четыре первые чаши, во-первых, заповедано выпивать, во-вторых, каждая из них (и ее выпивание) связана с отдельным заповеданием: освящение дня (кидуш), чтение Агады, благословения по завершении трапезы и чтение Алеля и т. д., а в-третьих, текст, который произносится над чашей завершается благословением (на вино).

Пятую чашу не выпивают. Соответственно, и не благословляют на выпивание. Да и чтение великого Алеля – не обязанность. А что же тогда? Очевидно, вознесение благодарности Небесам за то, что мы, слава Б-гу, удостоились исполнить все заповеди, связанные с проведением пасхального седера. Судя по тому, что его читают после завершения седера и только если захотят это сделать.

Это – совсем отдельная история. Пятая чаша к четырем первым прямого отношения не имеет. Она про них, но не одна из них. И поэтому, кстати, Рамбам не называет ее наполнение и чтение великого Алеля над ней, “отборным образом исполнения заповеди”. Потому что это не часть заповеданного о произнесении над четырьмя чашами определенных установленных текстов, благословения, предваряющего их выпивание, самого выпивания и т. д.

И, очевидно, все-таки слово “есть” у Рамбама, в данном случае, это не “есть право”, а “есть возможность”. Возможность отдать долг благодарности Всевышнему за право служить Ему. А “не является столь же обязательным, как выпивание первых четырех чаш” не в том смысле, что эта обязанность меньше, а в том, что это – другая, отдельная обязанность.

Естественно, находятся те, кто пытается идентифицировать пятую чашу с не выпиваемой чашей пророка Элияу. Мол, поскольку мудрецы и рабби Тарфон спорили, то пятую чашу наливают (из уважения к Тарфону), но не пьют, следуя мнению мудрецов. А чтобы добро не пропадало, говорят, что это – пророку Элияу. Почему именно Элияу? Потому, что у нас есть сомнение, сколько бокалов выпивать, а Элияу, как известно, придет – порядок наведет. И все сомнения разрешит.

Но, конечно же, это две разные чаши и два разных установления. Рамбам, правда, обычай наполнять чашу Элияу не упоминает, но вот Альтер Ребе о ней пишет в своем Шулхан Арухе. Как и о пятой чаше. И там очевидно, что это две разные чаши. Не только потому, что они по-разному называются. И не только потому, что Альтер Ребе говорит о них в разных параграфах. И не только потому, что пятую чашу как раз пьют, а чашу Элияу – нет. Но потому, что четко сказано: для Элияу ставят и наполняют отдельную чашу, дополнительную к чашам трапезничающих!

Вот-вот должен прийти Машиах. Рамбам упоминает, что есть предание, согласно которому, возможно, его приходу будет предшествовать явление пророка Элияу. Который, помимо прочего, разрешит и это сомнение. Как бы то ни было, после или до Элияу, но придет Машиах, отстроит Храм, возобновит принесение жертвоприношений, включая пасхальные. Но, согласно преданию (Рамбам этого не упоминает, если что), окончательное Избавление затмит даже Исход. И из ныне празднуемых нами праздников в силе останется только Пурим! Нет, это ни разу не означает, что Тора изменится, не дай Б-г. Просто в силу вступят законы исполнения ее заповедей, которые пока непостижимы для нас. А станут постижимыми только в те времена, когда исполнится, наконец, обетование, которому, включив его в свой кодекс Мишне Тора9, Рамбам придал силу обязывающего законодательного постановления: “В те времена все сыны Израиля будут великими мудрецами, и будут знать тайные и глубокие вещи, и постигнут замыслы своего Творца в той мере, в какой только может человеческий разум это постичь, как сказано: “Потому что наполнится земля знанием о Боге, как полно водою море”10. Вскорости, в наши дни. Амен.

(Авторизированное изложение беседы Любавичского Ребе, "Ликутей сихот", т. 27, стр. 57-63.)