В первую ночь праздника Песах в 1993-м году под конец седера отец сказал мне: "Давай, заканчивай поскорее. Мы бежим к реб Менделю. Ему наверняка нужна помощь".

Реб Мендель, если вы забыли, это Мендель Футерфас, один из самых стойких борцов за сохранение еврейства в Советском Союзе в годы сталинского террора. Реб Мендель был бесстрашен. Десять лет он провел в советских лагерях. Он обладал живым и острым умом и был машпией (наставником) для множества людей. Реб Мендель жил в двух минутах ходьбы от нашего дома в Кфар-Хабаде, и мы очень любили его.

Ему было тогда 86 лет. Его душа оставалась юной, но тело (и особенно ноги) не поспевало за ней.

Когда мы вошли, реб Мендель сидел на диване, одетый в свою шелковую капоту, подпоясанный гартлом – поясом, который используют во время молитвы женатые мужчины – и в своем картузе, натянутом на лоб почти до бровей. "А вот и вы! – сказал он, широко улыбаясь, чуть ли не смеясь. – Мне тут надо по делам, а я двинуться не могу". И он засмеялся.

Отец жестом указал мне подхватить его под правую руку, а сам взял его за левую, чтобы вдвоем помочь ему оторваться от дивана.

Пока мы, склонившись над ним, пытались его поднять, а он хохотал и говорил: "Ну, поднимите меня, поднимите", – вошла его жена, которая очень за него беспокоилась, и сказала: "Мендель, я же говорила тебе не пить все четыре бокала целиком. А ведь это же такое сильное вино! (Это вино собственноручно делал в Кфар-Хабаде реб Хацкель Шпрингер, благословенной памяти.) И это не считая мацы и марора! И доктор сказал, тебе это нехорошо!"

Реб Мендель смотрел на нее, внимательно слушая, а затем взглянул на нас с отцом и произнес фразу, которая врезалась мне в память и осталась со мной навсегда: "Восемьдесят шесть лет я смеялся над миром, а теперь я должен начать его слушать?!"

К Торе его всегда вызывали по имени "Менахем-Мендель сын Менахема-Менделя": его назвали в честь отца, который умер до его рождения. Мир по всей логике был против него еще до того, как он родился, и затем – в любавичской йешиве в детстве и в юности под гнетом советских преследований, в лагере в Сибири, в течение всех двадцати лет, что он не видел жену и детей, которым удалось уехать из СССР, – все эти годы, каждый день, он смотрел на мир, в его бельма вместо глаз, и смеялся над ним. Он смеялся надо всем, что мир ему говорил. Так что мир и логика были правы, говоря, что в его возрасте и при его здоровье не стоит пить четыре бокала целиком, есть предписанные объемы марора и мацы-шмуры, но тут мир обращался не по адресу. Реб Мендель смеялся над ним и не собирался прекращать это в 86 лет.

Первый еврейский ребенок получил имя Ицхак ("Засмеется"). Это было первое имя, которым отец назвал сына в нашем народе. Собственно, Сам Всевышний дал указание так его назвать. Почему? Чтобы мы не забывали, что смех – часть нашей жизни, нашего существования. Над нами смеялись с тех пор, как родился Ицхак. Но мы сами продолжали смеяться, несмотря ни на что. Мы тоже смеялись над "реальностью" и логикой мира с самого начала и до сих пор, и мы не сдаемся. Снова и снова мы пытаемся сделать невозможное, и нам это удается. Благодаря этому мы и выжили все эти четыре тысячи лет.

Так что не прекращайте смеяться!

Ах, да, в конце концов нам удалось-таки его поднять.

Перевод Якова Ханина