Мы были женаты уже несколько лет, но у нас все еще не было детей. Я очень тяжело переживала это, тем более, что мне только исполнилось двадцать, а родители жили далеко.

В праздник Симхат-Тора 5640 (1880) г. мы с мужем отправились к его отцу, Ребе Маарашу, на трапезу. Во время кидуша было решено произнести молитву Мишеберах за всех присутствующих. Затем мужчины вошли в комнату, где сидели женщины, и произнесли эту молитву, упомянув имя каждой из тех, кто там находился. Однако меня по случайности забыли, и мне стало очень горько. Ошибку тотчас же исправили и произнесли молитву снова, специально за меня, но я не почувствовала утешения.

По окончании трапезы Ребе ушел в свою комнату, а остальные, в том числе и мой муж, отправились на фарбренген.

Я вернулась домой. Мои мысли были в беспорядке. Эмоции переполняли меня. Я думала о том, что все еще бездетна, одинока и что вот даже сейчас, во время Мишеберах, меня пропустили. Не выдержав, я расплакалась и уснула в слезах.

Во сне я увидела, как в мою комнату вошел почтенного вида еврей. Он посмотрел на меня и спросил:

– Дочь моя, почему ты плачешь?

Я поведала ему о своем горе, и он ответил:

– Не плачь. Я обещаю тебе, что в этом году у тебя родится сын. Но ты должна, во-первых, сразу после праздника раздать 18 рублей из твоих собственных денег на цдаку, а во-вторых, держи это известие в тайне.

Закончив говорить, он вышел, но спустя несколько минут вернулся в сопровождении еще двоих евреев. Он сообщил им об условиях, которые поставил передо мной, и они кивнули в знак одобрения. Затем все трое благословили меня, покинули комнату, и я проснулась.

Прошло несколько часов, и вернулся мой муж, рабби Шолом-Довбер. Он был в прекрасном расположении духа. От мужа и от Ребе секретов быть не может, поэтому я рассказала ему о своем сне, и он, не теряя ни минуты, помчался к отцу, чтобы сообщить об этом.

Ребе позвал меня к себе и попросил рассказать о сне во всех подробностях. Когда я закончила свой рассказ, он сказал:

– Первым, кто к тебе пришел, был мой отец, Цемах-Цедек. Двое других, которые сопровождали его, – это Мителер Ребе и Алтер Ребе.

Закончились праздники. Нужно было выполнять обещание. Но где я могла взять такую большую сумму – восемнадцать рублей! – да еще и из личных сбережений?

У меня было платье, сшитое по последней моде, но Ребе не хотел, чтобы я его носила. Я обратилась к одной своей знакомой, которая занималась благотворительной деятельностью, и попросила ее продать это платье.

– Никто не должен знать, чье оно, – сказала я ей. – А то скажут, что не подобает невестке Ребе продавать свою одежду.

Продать платье за восемнадцать рублей не удалось, и лишь с трудом я смогла собрать недостающую сумму. Я сразу же раздала деньги на цдаку.

В этом же году благословение исполнилось, и 12 тамуза у нас родился Йосеф-Ицхак, наш единственный сын.

В пятницу вечером, во время шолом зохор1, а также за субботней трапезой днем Ребе Маараш был необыкновенно весел, много пел и рассказывал хасидские истории. Он несколько раз подчеркнул особенность этой субботы, которая пришлась на 17 тамуза, день поста в знак скорби о разрушенном Храме.

– Святость субботы отодвинула пост на следующий день, – сказал Ребе. – И да будет он отменен навсегда со строительством Третьего Храма!..

Когда проходил обряд обрезания, малыш заплакал.

– Что ты плачешь? – обратился к нему Ребе. – Вырастешь, станешь Ребе и будешь объяснять хасидское учение.

И мальчик тут же перестал плакать.